Наставления: 10 картинок с быком

ЯМАДА МУМОН РОСИ. НАСТАВЛЕНИЯ — ТЭЙСЁ.

«ДЕСЯТЬ КАРТИНОК С БЫКОМ»

---

Перевод с древнекитайского языка текста “Десяти картинок с быком” и с японского языка “Наставлений-тэйсё” Платуновой А. под редакцией к.ф.н. Трубниковой Н.Н.

Здесь представлен перевод «Наставлений по “Десяти картинкам с быком”» Ямада Мумона. Издание с которого  был сделан перевод, представляет собой запись наставлений-тэйсё:, данных наставником Дзэн Ямада Мумон в 1953 году в храме Сёфукудзи (祥福寺) в городе Кобэ, в период летнего и зимнего затворничеств, монахам, проходившим обучение под его руководством. Эта запись была расшифрована коллективом Института по изучению Дзэн Университета Ханадзоно города Киото и опубликована впервые на японском языке издательством «Дзэн Бунка Кэнкюсё» в 1985 году.

Введение к «Десяти картинкам с быком», наставника Гоань Шиюаня, жившего в горах Ляншань в краю Динчжоу[i] 

Итак, истинный исток всех будд есть изначальное бытие множества живых существ. По причине заблуждений погружаются и тонут в Трех Мирах, по причине пробуждения внезапно выходят из Четырех Рождений. По этой причине Мудрец Древности из сострадания создал повсюду множество Путей. В Законе он дал уклончивое и совершенное, в Учение включил и внезапное, и постепенное, от грубого до тонкого от поверхностного, вплоть до глубокого. И в самом конце он обратил взгляд на юный лотос и заметил улыбку «совершающего дхуту». Благодаря этому Сокровищница Истинного Ока Дхармы разлилась на небеса и к людям, в наш мир и другие миры. Обретение этой сущности превосходит школы и выходит за пределы учения, оно подобно полету птицы, не [оставляющей] следов. Обретение явлений этого сбивается в строках, путается в словах, оно подобно ползанью чудесной черепахи, волочащей [за собой] хвост. Между тем, есть наставник Цинцзи, который смотрит на коренные возможности всех живых существ, и сообразно их недугу дает способ [лечения]: создав картинки, где изображено укрощение быка, излагает учение в соответствии со способностями [учеников]. Сперва показал недостаточный уровень силы начиная с постепенного беления, а потом изобразил постепенное созревание «корней» и способностей вплоть до чистой истины. А дойдя до «Не видно ни человека, ни быка», он показал угасание и ума, и дхарм. Такой принцип уже [полностью] исчерпывает источник корней, но такое учение еще оставляет «шляпу из осоки». В итоге [тех, у кого] лишь мелкие корни, это заставляет сомневаться, люди средних и низких способностей запутаются, и не упадут ли в пустотное небытие, или, крича, в ложные взгляды о вечности «я» и всего мира. Сейчас смотрю на наставника Цзэгун — он, делая по подобию образцов прежних мудрецов, выразил свое самое сокровенное, его десять стихов очень хороши, каждое из них освещает другое своим сиянием. С начального «Потерять» и вплоть до последнего «Возвращение к источнику» все они хорошо соответствуют способностям любого ученика, это подобно спасению страдающего от жажды. [Я], Цыюань, используя их, искал и нашел таинственный смысл, добывал и добыл сокрытое и сокровенное. Это подобно тому, как медуза в поисках еды использует в качестве глаз креветок. Начиная с «Поиска быка» и заканчивая «Входом на рынок», изо всех сил создавал волны и старательно отращивал рога на голове. Раз нет ума, который нужно искать, разве есть что-то, что нужно искать как быка? Кто же тот демон, что входит на рынок? А уж если могила предков не завершена, разве не обрушатся несчастья на потомков? Возможно, все это полная чушь, но в качестве попытки, представляю этот комментарий. 

С сегодняшнего дня начинаем толкования «Десяти картинок с быком». Сегодня мы рассмотрим «Введение».

Наставник Дзэн по имени Гоань Шиюань, живший в горах Ляншань  в Динчжоу, нарисовал «Десять картинок с быком», и к каждой из них добавил стихотворения. Это предисловие было написано его внуком по Дхарме, наставником Цыюанем, когда он издавал[ii] «Десять картинок». Гоань Шиюаняявляется последователем линии Янцыпай[iii] школы Линьцзи, в которую входят Янци Панхуэй, Байюнь Шоудуань, Уцзу Фаянь, Дайсуй Юаньцзин[iv], Гоань Шиюань наследовал Дхарму у Дайсуй Юаньцзина. Юаньу Кэцинь[v], составивший «Записи Голубого Обрыва»[vi], был наследником Дхармы Уцзу Фаяня, то есть дядей по Дхарме наставника Гоань. А Дайхуэй Цзунгао[vii], о котором рассказывают, что он сжег «Записи Голубого Обрыва», был двоюродным братом наставника Гоюаня по Дхарме.

«Десять картинок с быком» — это достаточно старое произведение, они были созданы вскоре после «Записей Голубого Обрыва». Здесь есть и рисунки, и стихи, с давних пор они полюбились людям и стали широко известны. Наставник Цыюань написал к нему свое «Введение» и в нем в общих чертах изложил их содержание, и тем самым еще шире распространил их среди людей. 

Итак, истинный исток всех Будд есть изначальное бытие множества живых существ.

«Итак» это вводное слово в предложении. «Истинный исток всех будд» — это то, что служит основой всех будд Трех Миров (прошлого, настоящего и будущего), это то, чем изначально обладают все живые существа. Таким образом, изначальный источник всех будд, если сказать другими словами, «изначальное лицо»[viii], которым обладает каждый человек. Об этом говорил наставник Линьцзи. «В груде красного мяса есть истинный человек без ранга. Он постоянно входит и выходит из ворот у вас всех. Тот, кто еще не получил подтверждения, смотрите! Смотрите!»[ix]. У всех нас, внутри наших тел есть то, что называется «истинный человек без ранга»[x]. Он тот, кто не имеет статуса, он не будда, но и не бодхисаттва, не архат, но и не обыкновенный человек, каждый является таким истинным человеком безо всякого ранга, вот что говорит Линьцзи. Этот истинный человек без ранга и есть истинный источник всех будд. В этом мешке с дерьмом, внутри вот этого тела в пять сяку[xi], есть истинный источник всех будд! Есть истинный человек без ранга!

Ясно это понять, увидеть своими собственными глазами, это и есть «увидеть свою собственную природу и стать буддой»[xii]. «Он постоянно входит и выходит из ворот у вас всех». Он входит внутрь и выходит наружу через наши пять органов чувств. Это удивительно. Когда выходит наружу, становится миром объектов. Бессчетными тысячами явлений. Становится горой, становится рекой, становится дождем, становится ветром. Когда входит внутрь, становится субъектом. Хочет есть, хочет спать, радуется, печалится. Это истинный источник всех будд, истинный человек без ранга.

Природа будды у каждого человека, выходя вовне, становится объектом, заходя вовнутрь, становится субъектом, однако, изначально это — одно, одна жизнь, одно сознание. Если посмотреть в общих чертах, «я» — это субъект, а то, что снаружи «я», является миром объектов. «Я» — это «человек», то, что снаружи «я» — это «окружающий мир». Однако, если разобраться подробнее, и то, что я называю собой, то, что я называю своим телом, тоже окажется объектом. Когда двигаю руками, двигаю ногами, чешу голову, я могу наблюдать за своим телом. «Сейчас, из-за того, что стоит сезон дождей, тело измотано. Аппетита нет. Может быть что-то где-то не так?» – говоря подобные вещи, мы наблюдаем за своим телом. Приглядевшись внимательнее, видим, что наше тело тоже есть объект, нечто внешнее. И то, что называется моим умом-сознанием, если внимательно посмотреть, оказывается объектом. «Сегодня пришла хорошая мысль», «Сегодня я поступил плохо» или самооценка: «В самом деле, я человек, имеющий множество страстей. Мои проступки велики и глубоки[xiii]», – если на это посмотреть, «я», которое судят, это объект. Когда оцениваешь себя: «Я обычный человек, полный страстей. Плохой человек, чьи проступки велики и глубоки», – «я», которое оценивается, есть объект, а сознание, которое оценивает, есть субъект.

Часто говорят, что человек отличается от других животных тем, что у человека есть зеркало. Мы можем увидеть свое лицо – этим человек отличается от животных. «Ой, на лице черинила, так не пойдет», «Воротник помят, так не пойдет», – так мы можем судить о себе, посмотрев в зеркало. Это то, что считается особенностью человека, однако, то «я», которое отражается в зеркале, полностью является объектом. Абсолютным субъектом будет зеркало. Зеркало отражает все, однако зеркало не может отразить само себя. И субъект, который не может ни в чем отразиться, это абсолютный субъект, это и есть источник всех будд. Если говорить о «мудрости великого круглого зеркала»[xiv], это оно и есть.

Есть выражение: «Подобно тому, как во взаимном отражении двух зеркал нет отражения», так же когда встречаются Мастер с Мастером, то это похоже на то, как если бы два зеркала стояли друг против друга и никаких отражений не было бы. Наш ум-сознание ничего не отражающее, ничем не отражаемое, и есть действительный источник, и есть действительное глубокое дно. Это и есть истинный источник всех будд. Как на зеркале нет ни пылинки, то место в нашем сердце-уме, где не возникает ни единой мысли, и есть истинный источник всех будд.

Отразившись в этом зеркале, мы, могущие узнать, что: «Действительно мы, обычные люди, имеющие множество страстей. Плохие люди, чьи проступки велики и глубоки», — это и есть временные «мы», изменчивые «мы». Если уж делить на два «я», судящее и судимое, то «я», которое оценивает, это истинный источник всех будд, а «я», которое оценивается, обыкновенный человек, чьи проступки велики и глубоки.

Иккю:[xv] написал такие стихи:

Тянет за шею

Кукловод

Из сердца-ума,

Достанет ли демона

Или будду достанет?

Если мы посмотрим, то сможем увидеть, что наше сердце-ум с одной стороны — это будда, с другой стороны — это обычный человек.

«Мудрость–праджня[xvi] мать всех будд», – есть такое высказывание, но источник, откуда появляется будда, — это наш абсолютный субъект, это то, чем изначально обладает множество всех живых существ. Высказывание: «Все множество живых существ обладает мудростью и добродетелью Так Пришедшего будды[xvii]»- говорит именно об этом. Основатель храма Мё:синдзи[xviii] носил титул Наставника Страны Кокуси[xix], и его звали Хонну Эндзё:[xx], это имя отсылает нас к фразе хоннуэндзё:буцу[xxi], что в переводе значит «Изначальное обладание полным совершенством будды». Все с момента рождения обладают этим истинным источником всех будд. Есть такой коан: «Изначально обладая полным совершенством будды, как же тогда впадаем в заблуждения и снова становимся живыми существами?». Все обладают сердцем-умом-сознанием Будды, все обладают природой Будды, почему же тогда мы становимся обычными людьми ? Почему появляются заблуждения? Говорят, что наставник До:гэн[xxii], поднялся на гору Хиэй[xxiii], где он начал свое обучение, но он никак не мог разрешить свои сомнения по поводу этого вопроса: «Изначально обладая полным совершенством будды, как же тогда впадаем в заблуждения и снова становимся живыми существами?», в поисках ответа он посещал разных наставников. Однако никто не мог дать ответа[xxiv]. И как-то ему сказали: «Некоторое время назад наставник Эйсай[xxv] из монастыря Кэнниндзи[xxvi] вернулся из Китая и, возможно, он, тот, кто занимается созерцанием-дзэн, знает». И тогда До:гэн спустился с горы Хиэй, пошел в Кэнниндзи, встретился там с Эйсай дзэндзи, и таким образом стал последователем школы Дзэн.

Наша истинная природа изначально есть будда, Мудрость–зеркало великого совершенства. Однако наше «я», которое можно увидеть внутри нашего ума-сердца, это поглощенный страстями простой смертный, чьи проступки велики и глубоки. То «я», которое смотрит, есть изначальный источник всех будд, есть истинный человек без ранга. Пока внутри нас есть эти два «я», мы не живем по-настоящему. Когда эти двое станут полностью одним, тогда, когда начнут жить и работать в единстве, это и есть то, что зовется просветление сатори. Глубоко понять это – для этого и существует наша практика.

По причине заблуждений погружаются и тонут в Трех Мирах, по причине пробуждения внезапно выходят из Четырех Рождений.

Думать, что мы простые смертные, поглощенные страстями, это заблуждение, а когда появляется заблуждение, происходит падение в Три Мира. Три мира это Мир Желаний, Мир Формы и Мир Без Формы. Мир, где мы живем только нашими страстями, это Мир Желаний. Нет желаний — и мы не понимаем для чего жить: это Мир Желаний. Когда отдалились от желаний, но не можем жить без вещественного, — это Мир Формы. Это похоже на то, как ученый занимается естественными науками, ведет исследования. Исследовать что-то — не значит желать этого, однако это исследование вещей.

И если убрать вещи, то не останется смысла в жизни. Когда нет ни желаний, ни вещей, но есть духовная жизнь, это Мир Без Формы. Это жизнь певца, исполняющего песни, поэта, сочиняющего стихи, размышляющего философа. Уйдя от желаний, уйдя от вещей, жить в духовном мире — это и есть Мир Без Форм, но как бы то ни было, это мир заблуждений. Учение Будды должно освободить эти Три Мира.

По этой причине Мудрец Древности из сострадания создал повсюду множество Путей.

Все, обладая способностью стать буддой, оказавшись захваченными желаниями, кармой, падают в мир простых смертных, заставляют страдать себя самих и других людей. «Мудрец Древности» – так говорят о живших в древности патриархах буддийских школ и учителях древности, но в первую очередь о Будде Шакьямуни. В сострадании ко всем нам, кто в своих заблуждениях падает в мир обычных людей, Будда Шакьямуни приняв облик обычного человека, такого, который, страдая сам, заставляет страдать всех вокруг, «создал повсюду множество Путей». Он учил всеми возможными способами, чтобы освободить все живые существа дал 360 проповедей, 84 000 способов учения, более 5040 свитков сутр.

Для этого он неустанно работал более сорока лет. Ученые прошлого, исследовали Учение Будды Шакьямуни и, классифицировав, поделили его на Четыре Учения Методам, Четыре Учения Закона, Пять Периодов и Восемь Учений[xxvii].

В Законе он дал уклончивое и совершенное, в Учение включил и внезапное, и постепенное, от грубого до тонкого от поверхностного, вплоть до глубокого.

Если посмотреть на сутры, данные Буддой Шакьямуни, в том порядке, как он их давал в течение своей жизни, он начал с понятного для простых людей уклончивого объяснения, а в самом конце он закончил совершенным и законченным Учением, которое носит название «Округлое Учение»[xxviii]. А еще одни считают, что он дал «Внезапное Учение»[xxix], где показал путь к мгновенному достижению состояния будды, а другие учат, что «Постепенное Учение»[xxx], где постепенно избавляясь от страстей, приближаешься к состоянию будды. Сначала он учил об основах нравственности, о Пути и добродетели в хорошо понятных «Агама Сутрах»[xxxi]. Тут излагаются самые простые принципы, понятные каждому, – мы не должны убивать, красть, говорить ложь, пить алкоголь. Затем постепенно разъяснил такие понятия, как «пустота праджни»[xxxii], и потом продолжил, вплоть до таких понятий, как «чудесное бытие в истинной пустоте»[xxxiii]. А в самом конце показал «истинный знак всех дхарм»[xxxiv]. Он направляет живые существа в порядке от поверхностного Учения вплоть до глубоких философских принципов. Он, сострадая живым существам, падающим в мир простых смертных, неустанно трудится, чтобы направить всех к достижению состояния будды.

И в самом конце он обратил взгляд на юный лотос и заметил улыбку «совершающего дхуту»[xxxv]. Благодаря этому Сокровищница Истинного Ока Дхармы разлилась на небеса и к людям, в наш мир и другие миры. 

Будда Шакьямуни в конце своей жизни прочитал проповедь на Священной Орлинной горе[xxxvi].

Царь Брахма[xxxvii] поднес ему золотой лотос и попросил: «Пожалуйста, произнесите проповедь». Тогда Будда Шакьямуни взошел на высокий помост и молча показал этот цветок перед множеством людей, что там собралось. Никто из этого огромного количества людей не понял, что это значит, все молчали, и только один из десяти ближайших учеников Будды, тот, кто постиг практику дхуты лучше других, Почитаемый Кашьяпа[xxxviii], понял смысл, и легкая улыбка показалась на его лице.

Выражение «юный лотос» напоминает нам о лепестках лотоса. С внешней стороны лотосовые лепестки белые, однако ближе к центру виднеется голубой. И это подобно глазам красавых людей.

И Будда Шакьямуни, такими же прекрасными глазами моргнул, а Почитаемый Кашьяпа это увидев, улыбнулся. И тогда Будда Шакьямуни сказал: «У меня есть Сокровищница Истинного Ока Дхармы, Чудесная Сердцевина Нирваны, Истинный Облик без  Обличия, Чудесные Врата Дхармы[xxxix]. Они не основаны на письменах и знаках, это особая передача, выходящая за пределы учений, и я доверяю это Махакашьяпе». Отсюда берет свое начало школа Дзэн, не опирающаяся на письменные знаки передача за пределами всех учений. Учение школы Дзэн — Сокровищница Истинного Ока Дхармы — распространилось на небесах и среди людей, в Индии, Китае, Японии и повсюду.

Обретение этой сущности превосходит школы и выходит за пределы учения, оно подобно полету птицы, не [оставляющей] следов. Обретение явлений этого сбивается в строках, путается в словах, оно подобно ползанью чудесной черепахи, волочащей [за собой] хвост. 

Если вы овладели этим положением Дзэн и понимаете Учение Будды, тогда вы «превосходите школы и учения». Необходимо выйти за пределы таких различений в разных школах, как «опора на собственные силы» и  «опора на силы другого»[xl], «Малая Колесница» и «Большая Колесница». Разные школы используют разные средства, но необходимо выйти за пределы этих средств. Подобно тому, как птица летит в небе, не оставляя следов, тот, кто действительно понимает Дзэн, забывает даже о Дзэн. Есть пословица «Мисо[xli], которое пахнет мисо, не может быть высокого качества». Сатори, пахнущее сатори, не может быть истинным сатори.

Однако если не понимаешь истинную сущность и оказываешься захваченным явлениями обыденного мира, застреваешь в строчках и теряешься в словах, — так что же говорится в «Сутре о нирване»[xlii] и что же в «Сутре о Ланке»[xliii], или о чем же говорят Бодхидхарма и Шестой Патриарх, – оказываешься захваченным школами и учениями.

Это подобно тому, как древняя черепаха стирает хвостом свои следы. В самом деле это очень умно с ее стороны – заметать свои следы, однако это ни к чему не приводит, ведь она, стирая следы своих лап, оставляет след от хвоста. На самом деле, тот, кто понимает Дзэн, должен выйти за пределы школ и учений. Если не обрести этого понимания, то даже если ты достаточно умен, в конце концов все равно что-то остается. Но если превзойти школы и учения, ничего не останется. Это мир круга-энсо:. Это предельная точка, когда ничего не остается.

Обычно доходят до этого момента, но «Десять Картинок с Быком» учат нас таким ступеням практики, где ученик прорывается и за этот круг, затем «Возвращается к Основе и Обратно к Истоку», «Входит на рынок с пустыми руками», возвращается туда, откуда начинал, туда, где даже не остается просветления.

Между тем, есть наставник Цинцзи, который смотрит на коренные возможности всех живых существ, и сообразно их недугу дает способ [лечения]: создав картинки, где изображено укрощение быка, излагает учение в соответствии со способностями [учеников].

Примерно во время наставника Гоюаня жил наставник школы Цаодун Цинцзи; подобно врачу, который подбирает лечение в зависимости от заболевания, Цинцзи в соответствии со способностями ученика выбирал способы обучения. Он толковал свое учение в соответствии с возможностями учеников, нарисовав картинки о том, как пасут быка, сравнив практику с тем, как пастух приручает тучного быка.

Уподобление пастьбе быка существовало еще в Древней Индии. Индия считается раем для животных, там очень внимательно соблюдают заповедь неубиения живых существ, и нет людей, которые бы убивали животных. Даже если движение на дороге останавливается из-за того, что прямо посреди дороги еле-еле идет корова, не найдется того, кто выражал бы свое недовольство этим. С особенным вниманием относятся к коровам в индуизме, где они считаются посланницами богов. Поэтому пастьба быка стала и воспитанием нашего духа до самого высокого уровня.

В «Сутре Последнего Учения Будды»[xliv] есть такое сравнение: крепко схватив быка за ноздри, не давать ему портить чужие поля. Подобно этому, крепко взяв за узду свой ум, не допускать невнимательности.

И в Китае в школе Дзэн бык стал стал образом для сердца-ума человека как он есть. Есть коаны «Бык Шигуна» или «Буйвол Вэйшаня»[xlv].

А еще есть история о том, как наставник Наньцюань[xlvi] попросил отвести в купальню водяного быка.

Однажды наставник Наньцюань вошел в монастырскую кухню, где один из монахов[xlvii] в это время грел воду для купальни.

–        Эй, что ты делаешь?

–        Сегодня я ответственный за воду для купальни, поэтому я нагреваю воду.

–        Ах, вот как. Тогда как только все будет готово, в первую очередь отведи в купальню буйвола!

Этот монах уже обрел некоторое понимание, он ответил:

–        Да, я Вас понял!

И после того, как вода в купальне была готова, он пошел в комнату учителя.

– Купальня готова. Достопочтенный господин Бык,  не изволите ли искупаться?

Этот монах был достаточно храбр. Но Наньцюань ответил:

–  Ты пришел, чтобы отвести быка в купальню, но принес ли ты веревку, чтобы вести его?

Монах лишь промолчал в ответ. Хотя он и имел некоторое понимание, но его притворство быстро вышло наружу. Как раз в это время вернулся главный ученик Наньцюаня — Чжаочжоу[xlviii]. Тогда Наньцюань сказал:

–        О, ты вернулся как раз вовремя! Тут один монах сказал, что пришел отвести быка в купальню, однако,  забыл принести веревку!

Чжаочжоу, лишь услышав это, схватил Наньцюаня за нос и потащил, приговаривая:

–  Ну-ка, ну-ка, давай быстрее, быстрее! – с этими словами Чжаочжоу тащил учителя. Наньцюань был вынужден следовать за ним.

–  Хорошо, хорошо. Но нельзя же так грубо! – говоря это Наньцюань одобрил Чжаочжоу. Так и мы должны, крепко ухватив быка, совершенно свободно им управлять.

Также еще есть «Десять Картинок с Быком», созданныенаставником Пумином, или «Шесть Картинок с Быком» наставника Цзыдэ Хуэйхуэя. А в «Агама Сутре» есть «Двенадцать правил укрощения быка». И таким образом, с древних времен, укрощение быка уподобляется умению свободно использовать свою природу будды.

Еще про «Десять Картинок с Быком» наставника Цинцзи написано в «Записях Спокойствия»[xlix], там говорится, что сначала бык изображен полностью черным, потом постепенно с головы он становится белым, и далее по мере того, как его укрощают, он становится совершенно белым.

Сперва показал недостаточный уровень силы начиная с постепенного беления, а потом изобразил постепенное созревание «корней» и способностей вплоть до чистой истины.

В самом начале лишь макушка у быка слегка белая, все тело пока что черное. Это когда вы то ли понимаете, то ли не понимаете коан «Знак Му»[l]. Однако, после того, как пройдет семь-восемь лет, ваша практика в дзэндо: станет зрелой, и наконец появится совершенно белый бык.

А дойдя до «Не видно ни человека, ни быка», он показал угасание и ума, и дхарм.

Постепенно, практикуя, после того как бык станет совершенно белым, бык станет не нужен. И человек, который ищет быка, пропадет. «Не видно ни человека, ни быка». И бык, и человек становятся не нужны. В самом начале вы полностью отдаетесь тому, чтобы сделать быка белым, отчаянно трудитесь, но когда практика становится зрелой, когда вы становитесь одним с быком, то здесь уже не остается ни человека, который ищет быка, ни быка, которого ищут. Нет ни ума-сердца, ни дхарм, только круг-энсо:[li]. «Десять Картинок с Быком» наставника Цинцзи идут до этого момента.

Такой принцип уже [полностью] исчерпывает источник корней, но такое учение еще оставляет «шляпу из осоки».

По теории «Картинок с Быком» наставника Цинцзи, он уже проник к самому источнику, однако еще остается круг-энсо:; ни человека, ни быка не осталось, но еще есть «шляпа из осоки», еще осталось что-то под покровом «шляпы из осоки».

В итоге [тех, у кого] лишь мелкие корни, это заставляет сомневаться, люди средних и низких способностей запутаются, и не упадут ли в пустотное небытие, или, крича, в ложные взгляды о вечности «я» и всего мира.

Тогда те, кто еще не завершил свое обучение, окажутся запутанными. Люди, имеющие средние и слабые корни, ознакомившись с «Картинками с Быком» наставника Цинцзи, увидят, что быка нет, человека тоже нет, решат, что это хорошо, когда нет ничего, и упадут в мир пустоты и небытия. Или окажутся привязанными к теории «Изначально нет ничего»[lii], и будут захвачены идеей, что «Му» – вечно, что пустота вечна. Но в действительности и из этого мира «Му» тоже нужно уйти, вернутся к тому, с чего начал, к изначальному бытию. И недостаток «Картинок с Быком» наставника Цинцзи заключается в том, что они могут ввести в заблуждение того, чья практика еще недостаточно зрела.

Сейчас смотрю на наставника Цзэгуна — он, делая по подобию образцов прежних мудрецов, выразил свое самое сокровенное, его десять стихов очень хороши, каждое из них освещает другое своим сиянием.

Однако посмотрев на «Десять Картинок с Быком» Цзэгуна, то есть наставника Гоюаня, то видим, что он опирался на тексты наставника Цзинцзи, наставника Пумин и других наставников прошлого, брал лучшее из них и использовал их произведения, сам же дошел до предельного понимания..

К одной картинке за другой он написал великолепные китайские стихотворения, эти десять стихотворений взаимно друг друга ярко освещают. Это действительно прекрасная работа. Все предыдущие «Десять картинок» были незавершенными, но эти «Десять Картинок» Гоань Шиюаня впервые обладают полным совершенством.

С начального «Потерять» и вплоть до последнего «Возвращение к источнику» все они хорошо соответствуют способностям любого ученика, это подобно спасению страдающего от жажды.

Начиная с момента, когда мы отправляемся на поиски потерявшегося быка, с момента, когда впервые открывается ум-сознание Бодхи, и до конца, до возвращения к тому моменту, с которого начинали, до момента возвращения к форме совершенной естественности вещей[liii], эти десять ступеней заботливо все разъясняют, в зависимости от способностей и уровня практики каждого, и это подобно тому, чтобы накормить голодного и напоить страдающего от жажды.

[Я], Цыюань, используя их, искал и нашел таинственный смысл, добывал и добыл сокрытое и сокровенное. Это подобно тому, как медуза в поисках еды использует в качестве глаз креветок. 

Цыюань — это тот, кто написал это предисловие, считается, что он был учеником наставника Гоаня.

Соответственно, Цыюань говорит сам о себе, что он, используя эти «Десять Картинок», искал чудесную тайну дзэн, — и действительно, смог уловить, ухватить этот тонкий, чудесный смысл и выразить его.

Далее идет речь о медузе, она живет, не имея ни глаз, ни ушей, плавает в воде туда-сюда. Можно подумать: как же она, не имея глаз, ищет корм? Но ее полое тело подобно складному зонту, там вырабатывается особая сладкая жидкость. А маленькие креветки очень любят эту жидкость и приплывают на нее. Таким образом маленькие креветки постоянно живут внутри полого тела медузы. А когда приближается враг, эти креветки своим движением несут медузу прочь, или они тянут ее туда, где больше корма. И медуза, хотя не имеет глаз, используя креветок в качестве глаз, может сбежать от врага или искать корм.

И точно таким же образом, и я, Цыюань, используя эти «Десять Картинок» в качестве глаз, смог дойти до предела удивительного и таинственного принципа Дзэн, смог ухватить таинственную  истину.

Начиная с «Поиска быка» и заканчивая «Входом на рынок», изо всех сил создавал волны и старательно отращивал рога на голове.

С самой первой  «Поиск быка» и вплоть до последней «Войти на рынок с опущенными руками», к каждой картинке Цыюань создал предисловия, которые могут послужить для всех прекрасным руководством. Но он полагает, что, возможно, это настолько же ненужное дело, как поднимать волны при безветрии, как приставлять рога быку. Или подобно тому, как пририсовать змее ноги[liv].

Раз нет ума, который нужно искать, разве есть что-то, что нужно искать как быка?

Однако хотя мы ищем ум-сердце, не окажется ли так, что это то, что изначально невозможно найти? Второй Патриарх Хуэйкэ[lv] тоже говорил: «Искал ум-сердце, но в конце концов не смог найти и ухватить». Хотя мы ищем и разыскиваем то, что зовется сердцем-умом, но найти и схватить это невозможно. Отчего же мы полагаем, что бык должен быть чем-то, что можно искать, что может быть  найдено и поймано? Сердце-ум не может быть схвачен. Бык тоже не может быть схвачен. Но в таком случае не будет ли поиск быка, забывание быка и вообще все, о чем говорит наcтавник Гоань, совершенно бесполезным? Говоря таким образом Цыюань задает каверзные вопросы.

В случае 91 «Записей Голубого Обрыва» есть коан «Веер из носорога Яньгуаня».

Наставник Яньгуань был наследником Дхармы Мацзу Даои[lvi], и считается, что императрица У[lvii] приняла у него прибежище[lviii].

Однажды наставник Яньгуань сказал монаху, который ему прислуживал:

— Эй, помощник, что-то жарко, не принесешь ли мне тот обычный веер, что сделан из кости быка?

Его помощник был прямым человеком и ответил:

— Но, Учитель, этот веер сломался и им больше невозможно пользоваться.

— Ах, сломался? Ну, да, ладно с ним, веером. Принеси мне быка! Приведи мне сюда носорога! — самым неожиданным образом ответил ему наставник Яньгуань. И этот прямолинейный монах ничего не смог сказать ему в ответ. Просто промолчал.

Монахи, которые слышат эту историю, говорят:

— Что за вопрос? Если бы я бы прислуживал наставнику Яньгуаню, я бы знал, что ответить! — и каждый предлагает свойответ.

Первым, кто предложил ответ от лица того монаха , был наставник Таоцзи.

— Я не отказываюсь привести, но есть опасения, что его рог небезупречен. Если Вы желаете, я могу привести его, но это не то, чтобы Вы хотели бы увидеть. Голова разбита, рог сломан, на это не стоит смотреть.

Следующим ответ дал Шилинь.

— Если дам Вам, Наставник, то у меня не станет. Если Вы скажете, чтобы я отдал, я не откажу, но если Вам отдам, то у меня не останется.

Далее наставник Цзифу одним движением нарисовал перед Учителем круг, и после этого аккуратно вписал в круг иероглиф «Бык».

— Если нужен бык, то он здесь. Распоряжайтесь им по собственному усмотрению! — указал он на рисунок.

Последним был наставник Баофу:

— Почтенный Учитель, лучше Вам спросить кого-нибудь другого. Учитель, Вы уже немолоды и как-то странно себя ведете. Вижу, как сложно Вам прислуживать, может быть Вам лучше поменять помощника?

Со словами: «Я бы знал, что ответить!» — каждый предлагает свой вариант.

Слова «Приведи мне сюда носорога!», означают «Покажи мне свой ум!». Если вы понимаете «Знак Му», тогда покажите мне тот «Знак Му», что вы понимаете!

Такая история встречается в «Записях Голубого Обрыва» но изначально ум-сердце не может быть схвачен, и бык не может быть чем-то, что может быть схвачено. Если это так, то отправившись на поиски быка наставник Гоань сделал что-то совершенно ненужное, вот о чем напоминает нам Цыюань.

Кто же тот демон, что входит на рынок?

Но что же это за «Вход на рынок с опущенными руками», что это за шатание по городу и якшание с каждым встречным-поперечным? Если нас учили тому, как стать таким сумасшедшим, то это тяжко.

А уж если могила предков не завершена, разве не обрушатся несчастья на потомков? 

Это фраза из текста «Сущность людей и божеств»[lix]. «Если предок оставит какие-либо несовершенные дела, то несчастья непременно постигнут его потомков», – вот что имеется в виду. «И так как мой предок оставил эти несовершенные “Десять Картинок”, я лишь немного доработал их и выпустил в свет, поэтому меня, его наследника, постигнет неудача». Вот что говорит наставник Цыюань несколько высокопарным стилем.

Возможно, все это полная чушь, но в качестве попытки, представляю этот комментарий.

Возможно, это все — несколько абсурдные вещи, вздор и чепуха, возможно, но попробовал к оставленным моим предком «Десяти Картинкам» добавить нечто, возможно, излишнее, проявив беспокойство, присущее старухам, написал эти объяснения.

Таким образом наставник Цыюань завершает свое предисловие.

1. Бык потерян

 Предисловие Цыюаня:

До сих пор не терял — как же можно искать? Повернувшись спиной к пробуждению, стал отстраненным [от самого себя]. Оставаясь обращенным к мирской пыли, постепенно потерял. Родные горы постепенно удаляются, разделилась дорога, и сразу же заблудился. Приобретения и потери испепеляют, «да» и «нет» ощетинились остриями.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Буйные травы раздвигая, отправился на поиски.

Реки расширяются, горы растягиваются, путь идет еще глубже.

Силы на исходе, дух ослаб, нет места, где бы попросить помощи.

Только слышен в клёнах стрекот вечерних цикад.

Японская песня Сё:тэцу (вака):

В горах,

Где ищу быка,

Не вижу его —

Лишь голос

Пустой скорлупки цикады.

Первая беседа о «Десяти картинках с быком». «Отправиться на поиски быка» — это первая ступень. Это пробуждение сердца-ума Бодхи[lx], человек дает обет[lxi]: устремиться отныне к Закону-Дхарме Будды. И если не дать этот обет, то все окажется напрасным.

Люди часто говорят – человеческую жизнь не проживешь, не имея надежд. Вообще это, конечно, верно, но в буддизме обет — первое дело. А жара, чтобы “в будущем зажечь свет самому себе”[lxii], нет, нет и способа добиться, чтобы кто-то принес тебе свет, и нужно держать обет: не оставлю свет незаженным! Нужно крепко держать обет: не оставлю вселенную неумиротворенной, не прекращу своих усилий до тех пор, пока не стану буддой!

Школы Чистой Земли[lxiii] учат, что все будут спасены благодаря Изначальному Обету будды Амида[lxiv]. Там не говорится, что спасение произойдет благодаря просветлению, которого достиг будда Амида. Не говорится и том, что спасение возможно благодаря Дхарме, которую проповедовал будда Амида. Все будут спасены благодаря Изначальному Обету Так Пришедшего будды[lxv]. Спасение возможно благодаря обету будды: никого не оставлю без спасения!. То же самое и с людьми. Спасение возможно не посредством достижения просветления. Спасение происходит благодаря обету людей достичь просветления.

«Сила Другого»[lxvi] возлагает обет на Так Пришедшего будду, а школы Дзэн возлагают обет на нас самих. Эти два подхода кажутся разными, однако, если присмотреться внимательнее, то станет понятно, что это одно и то же. Изначальный обет каждого человека это и есть Изначальный обет Так Пришедшего. Изначальный обет Так Пришедшего это и есть Изначальный обет каждого человека. «Тот миг, когда впервые пробуждается ум-сердце, это уже истинное пробуждение»[lxvii]. Когда вы дали обет достигнуть просветления, уже тогда это великолепное просветление. В первую очередь люди дают обет. Дают обет: «Множество живых существ бесчисленно, я клянусь переправить на тот берег [их всех]». Дают обет: «Заблуждения неисчерпаемы, я клянусь отсечь [их все]». Дают обет: «Врата Дхармы неизмеримы, я клянусь изучить их все». Дают обет: «Путь Будды непревзойден, я клянусь стать им (Буддой)»[lxviii].

«До сих пор не терял — как же можно искать?»

«Отправиться на поиски быка», здесь говорится о том, что люди пытаются ухватить свое изначальный лик, сами постигают свое «я», чудесное по природе, но этого быка «До сих пор не терял — как же можно искать?». Вы полагаете, что вы потеряли природу будды? Что вы потеряли свое изначальный лик? Никто из нас никогда прежде не терял природу будды. А нет потерянного! Изначальный лик — это не то, что можно было где-то оставить и забыть о нем. Тогда тот, кто ест свой рис, пьет чай, ложится спать и просыпается – разве все это не природа будды? Разве все это — не действия изначального лица? «До сих пор не терял — как же можно искать?» Мы живем нашей повседневной жизнью в природе будды, не будет ли несколько странным при этом отправиться на поиски природы будды? Почему нужно искать? «Истинный исток всех будд есть изначальное бытие множества живых существ». Хотя все изначально несут в себе будду, хотя никогда прежде и не теряли природы будды, всё же пытаются искать, – разве не расходится это с путеводными основами учения? Это подобно тому, как надев очки, искать очки. Это подобно тому, как размахивая тростью, искать трость. Это подобно тому, как обувшись в сандалии гэта[lxix], искать сандалии гэта. Зачем искать быка — не будет ли это с самого начала странным? Оседлав быка — искать его?

«Повернувшись спиной к пробуждению, стал отстраненным [от самого себя]. Оставаясь обращенным к мирской пыли, постепенно потерял».

Все люди, обладая природой будды, обладая изначальным лицом, имея великолепное «я», чудесное по природе, отвернулись от своего изначального лица, из-за того, что упорствуют, считая своим миром лишь мир пяти чувств, мир телесного, мир эмоций, мир различений. Отвернулись от природы будды, поэтому стали отстраненными от нее. В Природе Будды нет различений, но все мы впали в различения, отчего отвернулись от природы будды. Хотя «ум без ума»[lxx], как у новорожденного ребенка, это наш изначальный лик, но постепенно лишь накапливая ненужные знания, мы отвернулись от нашего изначального лика.

Умирать,

Напитанным красками

Столичных цветов;

Не лучше ли —

Изначальная белизна полей?

Мысля лишь различениями, что внутри бестолковых мыслей, совсем теряем свое изначальное лицо. «Оставаясь обращенным к мирской пыли, постепенно потерял». Таким образом, утонув в мире житейской пыли пяти страстей[lxxi], говоря: это мучительно, а это радостно, это плохо, а это хорошо, это потеря, а это приобретение, это есть, а этого нет, все завязли ногами в болотной трясине и потеряли свой изначальный лик. Упавшее в этот мир житейской пыли пяти страстей различающее мышление все больше и больше удаляется от изначального лика.

«Родные горы постепенно удаляются, разделилась дорога и сразу же заблудился».

Мы все глубже и глубже погружаемся в мир различений. У одного человека соседи потеряли овцу. Нужно было отправляться на поиски этой овцы. Вся семья собралась и пошла. Зашли в дом к этому мужчине:

– Если у вас есть время, не поможете ли немного? Мы просим о помощи у всех жителей деревни.

– А что случилось?

– Наша овца потерялась.

– Потерялась всего одна овца, так зачем же столько помощников?

– Все же нужно! В поисках овцы мы все потихоньку пойдем вот по этой дороге. Затем дорога разветвится надвое, мы поделимся на два отряда и пойдем по обеим дорогам, в следующий раз две дороги разделятся на четыре, тогда нам нужно уже четыре отряда. Будем разыскивать дальше, и в следующий раз дороги, должно быть, поделятся на восемь. И тогда нам нужно уже восемь отрядов. И так как дороги будут постепенно разветвляться, нам потребуется много помощников. По этой причине мы просим о помощи!

И все люди толпой отправились на поиски овцы. Когда же наступила ночь, они вернулись с пустыми руками.

– Что случилось?

– Мы шли, постепенно разделяясь, но в конце концов людей не хватило, уже невозможно было дальше разделяться. Поэтому мы все бросили и вернулись домой.

Есть вот такая история. Это и значит: «Разделилась дорога, сразу же заблудился».

Из-за различающего мышления мы погружаемся в мир относительности, ныряем в противоположности, различение порождает новые и новые различения, и в итоге невозможно понять, что есть что.

«Приобретения и потери испепеляют, «да» и «нет» ощетинились остриями»

Радость или грусть, потери или приобретения, хорошо или плохо – такие различения испепеляют, вспыхивают и распространяются словно пожар, и мы погружаемся в различения, которые повсюду. И похоже — нет спасения?

И чем дальше, тем больше похоже, что нашим нервам этого не выдержать. Хотя раньше и говорилось, что родители и дети это одно целое, теперь они не одно целое, родители – отдельно, а дети – отдельно. Хотя и говорилось, что супруги это одно целое, но теперь супруги имеют разные права. Теперь среди братьев наследство получает не только старший брат, все имеют равные права.

Если в соответствии с этим мышлением, где все делится, просчитывать всю нашу жизнь, тогда никогда не будет хватать того, что причитается. «Это не равенство!», «это не одно и то же!», – если мы ныряем в такие различения, то «Приобретения и потери испепеляют, «да» и «нет» ощетинились остриями». И похоже, что совсем нет спасения.

Часто говорят, что невозможно разрезать персик на четыре равные части. Даже если разрезать на четыре части, которые должны быть равными, их вес все равно будет различаться. И на вкус они будут различаться — будут вкусные и не очень. Если попытаться все же найти что-то, что можно поделить на равные и одинаковые части, то даже рисовый пирожок мандзю:[lxxii] невозможно разрезать на четыре равных части. Удерживаясь за это мышление, где все делится, становимся захваченным разделением «разрезать и разделить!», — в этом тупик современного мира.

В этом страдания современного человека. Но не здесь находится истинное я. Отдать бОльшую часть другому, взять меньшую часть себе, и все будут довольны — в этом и заключается равенство. Говоря: «Сначала Вы, возьмите то, что больше», – если все будут уступать другому, услышат: «Нет, что вы, мне много!», – и все будут довольны. Вот это и есть равенство.

Истинное я не найти в этом мире различений, оно там, высоко, где превзойдены различения. Там, где превзойдены различения, люди по-настоящему равны. Именно эти равные люди и есть Будда, которому мы должны поклоняться. И до тех пор, пока мы не вернемся к исходному, нигде не найти того мира, где мы можем спастись.

«До сих пор не терял — как же можно искать?» Мы, погрязшие в различениях, решаем отправиться на поиски быка, который вне всех различений, и это — пробуждение того самого сердца-ума Бодхи. «Тот миг, когда впервые пробуждается ум-сердце, это уже истинное пробуждение».

Понять, что различения не спасают, понять, что наше изначальное лицо, наше вечное “я” находятся там, где различия преодолены, — это будет доказательством того, что все люди изначально суть будды.

Тогда нужно во что бы то ни стало пробудить в себе ум-сердце Бодхи, дать обет и отправиться на поиски быка.

«Буйные травы раздвигая, отправился на поиски».

Хотя и дал обет, но куда ни посмотришь, всюду полно заблуждений, в великом множестве заросли страстей. Где же ты тут его ищешь — этого быка, что зовется чем-то вроде “природы будды”? Но как бы то ни было, мы знаем, нужно сидеть в дзадзэн, мы уже прошли испытательные периоды «прошение за воротами» и «прошение о временном проживании»[lxxiii], вошли в зал для медитации дзэндо: и начали дзадзэн, но чем больше мы сидим, тем больше заблуждений возникает. «Буйные травы раздвигая, отправился на поиски». Но ни тени быка, ни даже его следов не можем найти. Даже не можем заметить кончик его хвоста. Где же можно найти то, что зовется кэнсё:[lxxiv] или как-то вроде того? И, возможно, приходим к поспешному решению, что и без кэнсё: хорошо, что и среди всех этих страстей неплохо.

Мы даже можем начать думать: «Святой Синран[lxxv] говорил, что мы хороши уже так, как есть, поэтому не лучше ли та школа, где говорится, что мы и такие, полные страстей, всё равно хороши»?

«Реки расширяются, горы растягиваются, путь идет еще глубже».

Воды страстных привязанностей[lxxvi] все шире и шире. Горы нашего «я» тянутся все дальше. И не похоже, что возможно пересечь это озеро страстных привязанностей. Не похоже, что возможно перейти эти горы нашего «я» и там, на дальней стороне, продолжать поиски. Чем дальше в горы, тем уже становится тропа, тем теснее сжимается сердце. Хотя и хочется спросить у кого-нибудь дорогу, но нет и тени человека. Похоже, что заблудился в далекой долине глубоко в горах. И куда же лучше идти?

Звонит колокольчик кансё:[lxxvii], приходит мысль: «В время сандзэн[lxxviii] просто скажу, что не понимаю, — может быть, Учитель мне объяснит».

Получишь ли понятные разъяснения? Так, нет же: Учитель на тебя резко обрушился и прогнал прочь. «Реки расширяются, горы растягиваются, путь идет все глубже».

«Силы на исходе, дух ослаб, нет места, где бы попросить помощи».

«Уже прошло три месяца с тех пор, как вошел в дзэндо:, однако коан «Знак Му Дзё:сю:» так и не понимаю, мое терпение на исходе [здесь, как и в теоретической части работы я оставила японское произношение]. Если так дальше пойдет, то даже если проведу здесь три года, кэнсё: мне не видать. Что же, потерплю год-другой, чтобы получить «права настоятеля»[lxxix] и сразу же вернусь в монастырь в своих родных краях. Хотя не нужен мне и монастырь! Если я уйду из монастыря и просто буду подрабатывать, что-нибудь заработаю. Зачем вести эту монашескую жизнь, терпеть лишения, светло ли, темно ли лишь повторять “Му…Му…”! Эх, что за жалкая участь! Не лучше ли вернуться к мирской жизни? Как только закончится это лето[lxxx], сразу же вернусь домой, буду наслаждаться послеобеденным сном».

И куда бы вы не повернулись, вам не за что ухватиться. И вы проваливаетесь в темноту — где то кажется, будто что-то понятно, то кажется, что ничего не понятно.

«Только слышен в клёнах стрекот вечерних цикад».

Лишь в верхушках деревьев стрекочут без умолку цикады: «Цвирк-цвирк». Нет ничего, что бы понял. Что за жалкое состояние! Это состояние и есть «Поиск быка».

Однако, если вы сдадитесь сейчас, все будет напрасно. Ничего не получится. Вы лишь вошли в ворота «Десяти Картинок с Быком», сделали лишь первый шаг в поисках быка, а уже так устали, дошли до такого жалкого состояния[lxxxi]. Есть сомнения: как же вы закончите Великое Дело[lxxxii]? Как бы то ни было, все мы должны пройти через такое состояние ума.

В монастыре Сё:гэндзи[lxxxiii], в Ибука был монах Тайрю:[lxxxiv] (1827 – 1880), который уже в течение шести лет жил в монастыре и должен был день за днем постоянно повторять: «Му…Му…Му…». Те, кто пришел в монастырь позже него, уже прошли сквозь коан «Знак Му» и достигли кэнсё:, он же уже занимал в монастыре высокую должность, но так и не испытал кэнсё:. Что за жалость! Но люди прошлого были очень прямы в своем намерении сдержать обеты. Тайрю: решил, что если за эту неделю ро:хацу[lxxxv] он не достигнет кэнсё:, то ничего не остается, как умереть. Он забирался на второй этаж надвратной башни и садился там в ядза[lxxxvi]. Была последняя ночь ро:хацу. Ночь, в которую не ложатся спать. Он решил: «Если я не достигну просветления до того, как завтра раздастся «крик петуха»[lxxxvii], до того как отзвучит утренняя колотушка хан, я прыгну с этой крыши, разобью голову о землю и умру!»

Он сидел в дзадзэн на самом верху надвратной башни, но так и не мог достичь понимания. Раздались первые звуки утренней колотушки хан. «Все бесполезно. Ничего не остается, как прыгнуть», — с этими мыслями он встал на самом верху ворот. И в тот самый миг, как он собрался уже: эх, прыгну, внезапно он достиг кэнсё:.

Позже он стал великим наставником, которого называли Тайрю: из Ибука. Но дело здесь в том, что когда-то каждый из нас думает: всё бесполезно. И именно в такое время нельзя все бросать и возвращаться к мирской жизни. Со мной тоже такое было. Во время войны я был личным помощником Сэйга Сицу[lxxxviii] и сопровождал его во время его поездок по Китаю. Когда мы плыли обратно в Японию, я сказал ему:

— Учитель, в этом году мне исполняется сорок лет. Люди прошлого говорили, что если в сорок лет человек не достиг знания, то, видимо, он уже ни на что не годится. И вот мне уже исполняется сорок, но ни что я так и сгодился.

На что Сэйга Сицу ответил:

— Не говори глупостей! Говорят, что «большой сосуд долго изготовляется»[lxxxix]. Великое медленно и в страданиях созревает.Тебе не нравится, что о тебе всё время говорят, будто я тебя при себе держу служкой! Придет время за тобою человек пять будут ходить служками. Не беспокойся.

Вот, что он мне сказал. Все мы когда-нибудь заходим в тупик, все порой «ни на что не годимся».

В горах,

Где ищу быка,

Не вижу его,

Лишь пустой

Стрекот цикад.

Человек по имени Сё:тэцу[xc] из монастыря То:фукудзи (東福寺) сочинил и добавил японские стихотворения. Нигде не видно и тени быка, это словно поиск в кромешной тьме, даже не понятно в каком направлении.

Наставник, давая наставления-тэйсё:, спрашивает: «А это понятно?», «А это понятно?», но это все словно стрекот цикад. На вас рявкают: «Не спать!», вас тащат: «Иди на сандзэн!», учитель дает подробные наставления, но и это все, словно стрекот цикад. Ничто не помогает. Ищешь и ищешь, но нигде не видно и тени быка, и лишь в ветвях деревьев в лесу бессмысленно поют цикады. Совсем не понятно, куда идти. Дорога разделилась, и заблудился. И здесь нужно не нарушить свой обет, напрячь все свои силы и сделать еще один рывок, – и это трудно, да, так ведь и до окончания Великого Дела еще далеко.

«День и ночь прикладывать усилия… если не прерываться, то будет подобно тому, как если бы ты зажигал светоч Дхармы, и вот, наконец-то зажег»[xci].

Если светает ли, темнеет ли, а вы без перерыва удерживаете «Му…Му…», — то, как если ударять огнивом по кремню, появится огонь, так непременно наступит и тот миг, когда ваши глаза широко откроются. Так оттиснута Великая Печать «Заставою без ворот». Ключ к успеху в том, чтобы «День и ночь прикладывать усилия, без перерыва». Если вы работаете над коаном только тогда, когда вспоминаете о нем, это ни к чему не приведет. Это подобно пузырям на воде. Не прерываясь, продолжать прикладывать усилия в одном-единственном направлении, тогда вдруг широко откроются глаза, об этом ясно написано в «Заставе без ворот». Поэтому прошу вас, работайте в течение этого сэссин[xcii], ни на что не отвлекаясь.

2. Видишь следы

Предисловие Цыюаня:

Опираясь на сутры, понимаешь смысл, исследуя Учение, находишь следы. Видишь ясно: множество сосудов— это один металл, сущность десяти тысяч вещей — это ты сам. Если не различишь правильное, как разделишь правду и ложь? Пока ты не вошел в эти ворота, ты лишь смутно видишь[xciii] следы.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

У воды и под деревьями следы петляют и множатся.

Душистые травы расходятся и открывают их, но что тут разглядишь?

Пусть даже он забрался в самую глушь дальних гор,

Он подымает ноздри к небу — и как он может спрятаться от других?

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Не зря углубился в горную глушь:

Увидел следы! Как радостно!

Если упрямо ищешь незнамо что —

Ведь это следы быка,

То ли пропавшего, то ли нет!

Вторая картинка: «Видишь следы». В поисках быка зашел глубоко в горы; это та ступень, когда наконец-то увидел его следы.

Опираясь на сутры, понимаешь смысл, исследуя Учение, находишь следы.

Сначала читаем сутры, с почтением внимаем речениям древних, ведь нужно определить направление, где находится эта наша собственная природа. С каких пор возникло заблуждение, что дзэнский монах может не читать книг, может совсем не учиться? Такого не может быть, это глупость! Хотя и говорится об «Особой передаче вне учения»[xciv], но только когда есть учение, существует и передача вне его. Если бы не было изначально учения, то не говорили бы и о передаче вне его. Если не читаешь сначала сутр, затем речений и наставлений древних, то совсем собьешься с пути.

Люди древности, изучив всевозможные науки, исчерпав все, что только можно было исследовать, но не сумев через одно лишь изучение достичь решения, обращались к Дзэн. Вот почему их Дзэн обладал истинной силой и мог по-настоящему работать. Если же не понимаешь ни одной буддийской сутры, ни единого слова Дхармы, сколько десятков лет ни сиди в созерцании дзадзэн, ничего не случится.

«Опираясь на сутры, понимаешь смысл». У школы Дзэн нет основополагающих сутр, иными словами, таких, на которых бы она основывалась, однако, в школе Дзэн используется весь буддийский канон.  Полезно читать все сутры, которые проповедал Будда Шакьямуни, но среди них лучше всего  внимать тем, которые отмечали древние.

Бодхидхарма передал Второму Патриарху Хуэйкэ «Сутру о Ланке», и указал, что если практиковать в соответствии с ней, то избежишь ошибок. Пятый и Шестой Патриархи достигли понимания Дзэн через «Алмазную сутру»[xcv]. Линьцзи пришел к Дзэн, изучая «Сутру цветочного убранства»[xcvi].

Наставник Хакуин[xcvii] в юности, читая «Лотосовую сутру»[xcviii], размышлял: «Если эта сутра считается, царицей всех сутр, то и мирские повести, и исторические рассказы, и сказы кукольников[xcix] могут быть царями всех сутр». С этими словами он, рассмеявшись, выбросил эту сутру. Гораздо позже, став настоятелем храма, он взялся перечитать «Лотосовую сутру», и однажды, глубокой ночью, читая ее, услышал из-под веранды тихий стрекот сверчка, и внезапно постиг чудесную суть «Цветка Дхармы». «Что за удивительная сутра! Почему же до сих пор я смотрел на нее свысока и отбрасывал прочь!» — закричал он в полный голос. Так описана эта сцена в биографии Хакуин.

В «Лотосовой сутре» говорится: «Жизнь и повседневные дела не отличны от истинной реальности»[c]. Когда мы торгуем или занимаемся сельским хозяйством, служим в храме, занимаемся политикой и экономикой – все это Дхарма Будды. Также сказано: «Сейчас в этих Трех Мирах все становится моим, все живые существа – мои дети»[ci]. Понять этих слов и значит «опираясь на сутры, понимать смысл». В «Сутре цветочного убранства» сказано: «Травы и деревья и великая земля — все они становятся буддами»[cii]. В «Сутре о нирване» указывается: «Все живые существа обладают природой будды»[ciii]. В «Алмазной сутре» говорится: «Породи ум, который находится нигде»[civ]. Это всё  не что иное как удивительная сущность Дзэн. Не что иное как указание на ум-сердце будды, как он есть.

Если не читаешь этих сутр, только занимаешься созерцанием-дзэн, то сколько бы коанов ты ни преодолел, пусть даже ты всего достиг — и просветление сатори открыл, и печать-инка[cv] тебе дали — на самом деле ты превратился в демона Дзэн. «Опираясь на сутры, понимаешь смысл, исследуя Учение, находишь следы». Благодаря подсказкам Патриархов Дзэн, находишь следы быка. Начинаешь видеть следы того быка, который и есть твой ум-сердце.

Видишь ясно: множество сосудов— это один металл, сущность десяти тысяч вещей — это ты сам.

Если зайти в жестяную лавку, там будут и кастрюли, и котлы. Выстроились в ряд множество различных изделий из металла. Их форма различна, однако все они сделаны из металла. В этом мире, среди мириад образов, что теснятся, как деревья в дальних серверных лесах[cvi], существуют самые различные вещи, однако ясно, что все они состоят из одних и тех же первоначал.

Десять тысяч дхарм есть одно со мной – когда открылся к этому, то впервые становишься небом и землей, становишься вселенной, становишься всем на этой Земле. Читая сутры, как раз это и узнаёшь. На собственном опыте убеждаешься – все множество вещей во всех формах, как они есть, — это я сам! Говорят: «С небом и землей – у меня одни корни, с десятью тысячами вещей – у меня одна сущность».

Это поистине превосходные слова, однако нельзя, чтобы такое знание приходило только через чтение сутр. Если понимаешь это только через чтение слов Дхармы, это еще нельзя назвать кэнсё: — «видением своей природы». Нельзя еще сказать, что бык виден. Всего лишь найдены следы.

Если не различишь правильное, как разделишь правду и ложь?

Что же, теперь пытаешься войти в самадхи «знака Му», но это все еще лишь следы. Нельзя говорить о кэнсё:, «видении своей природы»,  пока не сможешь действовать так, как описывает Линьцзи: «Достигнув истинного опыта – отличаешь Будду, отличаешь демона»[cvii]. Если не можешь разобрать, хорошо или плохо, то не отличаешь, где истина, где ложь. Если все вокруг видишь, как «Знак Му», говоришь лишь о самадхи «Знака Му», то это значит, что еще не обладаешь возможностью «повернувшись к сверканию искр, отличать белое от черного, во всполохе молнии отличаешь исход от начала».

Пока ты не вошел в эти ворота, ты лишь смутно видишь следы.  

Пока еще нельзя говорить о человеке, вошедшем в ворота. До сих пор это — простак снаружи у ворот. Поэтому здесь временно была установлена такая ступень: «Видишь следы».

Мало-помалу осваиваешь самадхи «знака Му», однако никак «не можешь отличить хорошее от плохого». «Как разделишь правду и ложь». Повторяешь снова и снова «Му! Му!», но никак не можешь понять: «Это хорошо? Это плохо?». Всё еще «смутно видишь следы». И об этом наставник Гоань сложил стихотворение.

У воды и под деревьями следы петляют и множатся.

В поисках быка углубился в горы, и там, где потоки чистой воды, среди густо растущих криптомерий — не достиг ли места, где видны следы быка?

В зарослях ив [сокрыт] удивительный лик Каннон,

Дуновение ветра в соснах —

Голос, что проповедует Дхарму,

Переправляет живые существа на тот берег,

Старые сосны беседуют о совершенной мудрости,

Птицы в глуши играют с истинной сутью.

Звук ветра в соснах не есть ли следы быка? И пение камышовки: «Хоо-кэ-ккё»[cviii]— не есть ли тоже следы быка? Вода, птицы, деревья, леса — все славят Будду, славят Учение, славят Общину. То, что видишь, то, что слышишь, — всё это не что иное как проявление сердца-ума. Не что иное как следы быка.

Звук реки в долине,

Иными словами –

Язык широкий и длинный[cix],

Горный пейзаж –

Разве это не чистое тело?

Душистые травы расходятся и открывают их, но что тут разглядишь?

«Душистые травы» это сутры, объясняющие природу будды, это записи речений, указывающие на Дзэн. Таких книг, в самом деле, так много, что можно сложить из них гору. «Расходятся и открывают» — густые травы раскинулись повсюду, после свежего летнего дождя травы разрослись густо и не видно им конца. Эти душистые травы — всё, что мы видим, всё, что мы слышим, и всё это — не что иное как проявление природы будды. Всё это — не что иное как следы быка. Что же такое увидел? Понимаешь ли?

Пусть даже он забрался в самую глушь дальних гор,

Он подымает ноздри к небу — и как он может спрятаться от других? 

Хотя повсюду множество следов быка, но его самого пока что ясно не видел, потому что травы страстей у всех нас еще густы. Потому что заросли страстей чересчур буйны.

Все ищешь и ищешь, вон куда уже зашел, но лишь высятся горы страстей, лишь травы помраченных мыслей и травы рассуждений вокруг, и совершенно невозможно увидеть быка — и всё же отчаиваться рано. «Он подымает ноздри к небу — и как он может спрятаться от других?». Да если хотя бы уже следы быка отчетливо видны, то его морду, задранную высоко в небо, не сможешь проглядеть. Рано или поздно он покажет свою морду перед всеми. Так что всё не так уж и печально.

Если нашел следы, не нужно на этом сдаваться, до тех пор, пока не найдешь быка: будь добр, иди по следам. Если не отбросишь свой обет, если не сдашься, то непременно сможешь поймать быка! Не позволяй своим рукам опускаться! Не важно, как, но нужно расшевелить вновь эту решимость, и затем сделать еще один рывок, чтобы подняться на гору. Это пока только вторая из «Десяти картинок с быком», та ступень, где находишь следы. Провел всего лишь три месяца в монашеском зале[cx], еле-еле увидел что-то похожее на следы быка. И все еще по большому счету ты не можешь понять: бычьи ли это следы — или, может быть, лошадиные? И в этот миг никак нельзя сдаваться!

Не зря углубился в горную глушь:

Увидел следы! Как радостно!

Что бы мы не говорили, с тех пор как вы начали обучение[cxi], светло ли, темно ли, вы лишь повторяете «Му! Му!», и оттого, похоже, «знак Му» стал для вас следами быка. До сих пор лишь твердил как что-то постороннее: «Му! Му!», но понемногу теперь это «Му» становится моим «Му». Понемногу становится следами быка, моего сердца-ума. Понемногу овладел «знаком Му». «День и ночь прикладывать усилия… если не прерываться, то будет так, словно бы ты зажигал светоч Дхармы, и вот, наконец-то зажег». Не давайте этим следам исчезнуть, чтобы вы ни делали: когда идете за подаянием, когда работаете в храме, светло ли, темно ли, — беспрерывно держите это в уме. И тогда, в конце концов, вы сможете поймать огромного, великолепного быка.

Если упрямо ищешь незнамо что —

Ведь это следы быка,

То ли пропавшего, то ли нет!

Похоже, кое-как нашел следы быка, однако, сколько бы ни шел дальше, ничего кроме следов не видно! Даже бычьего хвоста не видно. «Он подымает ноздри к небу» – не можешь увидеть даже кончик его хвоста, что уж тут говорить о морде, поднятой к небу! Думаешь про себя: «Сколько раз я уже вступал в комнату[cxii], но постоянно лишь слышу звук колокольчика[cxiii], всё, я сдаюсь!» Хотя и размышляешь так, но старший монах дзикидзицу[cxiv] тащит тебя на сандзэн, и ничего с этим не поделаешь… нужно опять продолжать: «Му! Му!». Уже и сандзэн стал совершенно невыносим. Все это очень сомнительно. Сколько же лет понадобится еще вот так вот повторять «Му! Му!» — а это уже сейчас совершенно опротивело! Возможно, вы так думаете. А каково это всё выслушивать! Один приходит: «Му!», другой приходит» Му!», и ничего нового, и тоже становится от этого совершенно невыносимо! И так тягаемся, кто кого переупрямит. Кто же дольше продержится? Кто же проиграет? Ничего не остается: как дурак, идешь дальше и ищешь следы быка, пропавшего незнамо куда. И тогда, размышляя так, может быть, тебе посчастливится найти этого быка.

3. Видишь быка

  Предисловие Цыюаня:

Когда обретаешь вход через звук, находишь источник видимого,

Все шесть корней не различаются, они проявляются в деяниях.

Вкус соли в воде, свежий клей в краске.

Если брови отрастить, это не будет чем-то другим.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Иволга на ветке поет и поет,

Солнце греет, ветер спокойный, на берегу зеленеют ивы.

Конечно, ему негде укрыться.

Могучие рога на голове сложно изобразить.

Японские песни Сё:тэцу (вака):

В весеннем солнце,

Что среди нитей-ветвей

Зеленой ивы,

Видно образ

Всегда далекий.

Бык, чей рёв

Мне знаком:

Искал его —

И вот,

Увидел его тень!

 Когда обретаешь вход через звук, находишь источник видимого.

В поисках быка приступил к практике дзэн, наконец-то увидел следы быка, а вслед за этим и образ быка обнаружил, это третья ступень, «Видишь быка». Иными словами, тот момент, когда «видишь свою природу», кэнсё:, открываешь просветление сатори.

Отчетливо услышав рев быка, открываем врата своей природы, и там впервые встречаемся с быком в самой сердцевине ума. Работа нашего сознания — это шесть корней[cxv], и глаза, уши, нос, язык, тело и мысль действуют по-разному. Однако среди них всех действие ушей самое немыслимое и невыразимое И об Авалокитешваре, Бодхисаттве Внимающем Звукам[cxvi], говорится, что он чувствует все звуки мира. Хотя и не обязательно только звуки: действия глаз, ушей, носа, языка, тела, мысли — все их чует бодхисаттва Авалокитешвара; однако среди них всех звук действует в нашем сознании наиболее сильно.

Будда Шакьямуни пробудился, увидев на рассвете утреннюю звезду. Наставник Линъюнь[cxvii] пробудился, увидев цветы персика. Говорят, что бодхисаттва Бхадрапала[cxviii] пробудился, погрузившись в купальню. Однако очень многие пробудились, услышав звук. Наставник Умэнь[cxix], составитель «Заставы без ворот», услышал звук барабана из трапезной и неожиданно «увидел свою природу». Наставник Сянъянь[cxx] во время уборки услышал, как осколок черепицы, отлетев в бамбуковую рощу, ударился о молодой бамбук — «Тук!» — и от этого звука Сянъянь пробудился. Наставник Хакуин, услышав на рассвете звук колокола, внезапно пережил кэнсё:. Басё:[cxxi], услышав, как лягушка прыгнула в старый пруд, пробудился. «Когда обретаешь вход через звук, находишь источник видимого». Через прикосновение чего-то внешнего открывается пробуждение сатори.  Звук «бултых» от прыжка лягушки в пруд для Басё:  был не просто бомбой — это было словно взрыв всей огромной вселенной. Увидев цветущий персик, наставник Линъюнь подпрыгнул от удивления. Если задуматься, мы действительно живем в мире, который не может не изумлять, так что же не удивляемся? Если нет такого восторга из чистого свежего сознания — то как же можно проникнуть к самому истоку?

Все шесть корней не различаются, 

И это не только об ушах. Глаза таковы же. Обоняние таково же. Вкус таков же. Ощущения и мышление таковы же. Глаза, уши, нос, язык, тело, мысль – среди шести корней все, каждый из них есть я сам. То, что затрагивает шесть корней, все это и есть врата «видения собственной природы», кэнсё:.

Они проявляются в деяниях.

«Деяния» – это действия. Природа будды — это действие. «Действовать глазами» называется «видеть», «действовать ушами» называется «слышать», «действовать носом» называется «ощущать запахи», «действовать ртом» называется «говорить». И вот в этих действиях нашего сознания разве не высовывает свою голову бык? Это неприкрытая природа будды. Ей негде спрятаться.

Сидя в созерцании дзадзэн, входишь в самадхи «знака Му»; говорится, что понимание «Знака Му Дзё:сю:» это и есть кэнсё:, но действие кэнсё: и всего того, что достигнуто на подушке для дзадзэн, будет слабым. Нужно во что бы то ни стало позволить внешнему миру затрагивать тебя, крепко ухватить жизнь, которая там пульсирует.

Сила самадхи, достигнутого во время дзадзэн, разбивается звуком внешнего мира, разбивается цветом внешнего мира. И тогда, внезапно, наша собственная природа начинает пульсировать вовне. Звук — это я? Я — это звук? Звук и «я» становятся одним и раздается «до-о-он!». Субъект и объект становятся одним, и там раздается грохот копыт быка.

Природа будды это не драгоценная чайная утварь, завернутая в шелковую вату и тщательно упрятанная в шкатулку из павлонии. В тот миг, когда мы действуем в нашей повседневной жизни, отчетливо проявляется наша природа будды. Природа будды — это действие.

Вкус соли в воде, свежий клей в краске.

Это слова из «Надписи Царя Сердца-ума»[cxxii] кисти Великого Наставника Хэцзэ.. В морской воде есть вкус соли, но если просто смотреть на воду, этого не понять. Среди различных веществ, используемых для написания картины, растворен и клей, когда же смотришь, видишь зеленый или красный, то есть лишь цвет виден, а клея не видно. Точно так же наша природа будды не имеет ни очертаний, ни образа. И цвета у нее нет. Однако во всех наших действиях присутствует природа будды. Когда мы слышим, видим, говорим, плачем, злимся, смеемся — разве не есть всё это природа будды? Если все это убрать, то нигде не будет природы будды.

Если брови отрастить, это не будет чем-то другим.

Даже когда двигаешь туда-сюда бровями, это действует природа будды. Когда поднимаешь брови вверх, открываются глаза; если глаза открыты, видишь, и всё, что видишь, всё, что слышишь — это природа будды. Всё это не что иное как бык. И когда смотришь на это всё и не видишь быка, — это потому что слишком много заблуждений. Слишком много предубеждений. Потому что обладаешь дурными знаниями и дурными взглядами. Если отбросить все эти дурные знания и дурные взгляды, выбросить все предубеждения, достичь состояния не-ума, мусин[cxxiii], тогда звук колокола — это голос быка, звук мокугё[cxxiv] — это голос быка, и звук машины, и звук поезда — всё это голос быка! Нужно лишь однажды открыть Будду среди них.

Иволга на ветке поет и поет,

Солнце греет, ветер спокойный, на берегу зеленеют ивы. 

На веточке сливы красиво поет камышовка. Не бык ли это? Не природа ли будды это? Наконец-то задул весенний ветер, солнце греет, ветер мягкий, на иве распускаются почки. И вправду спокойный весенний пейзаж. То, что затрагивает глаз, то, что затрагивает слух, — не есть ли всё это бык? Не есть ли всё это природа будды?

Звук реки в долине,

Иными словами –

Язык широкий и длинный[cxxv],

Горный пейзаж –

Разве это не чистое тело?

Конечно, ему негде укрыться.

Могучие рога на голове сложно изобразить.

Теперь даже если он хочет сбежать, уже не сможет. Всё, всё, что ты видишь, что слышишь, — это всё бык! «Могучие» значит красивые. Очертания рогов у быка прекрасны, их облик прекрасен, даже если захочется их изобразить на картине, изобразить не удастся. Как только подумаешь: «Нарисую», сразу все разделится на два. «Бултых», – звук лягушки, прыгнувшей в воду, хотя и таков он, что вызывает удивление, но если скажут передать этот звук другим людям, не получится. Если скажут спеть словно соловей, что сидит на сливовой ветке, никак не получится передать красоту его голоса. И если велят нарисовать, изобразить его облик, передать живого быка не получится. Это и есть кэнсё:.

Человек по имени Иппэн Сё:нин[cxxvi] вкладывал всего себя в практику повторения имени будды, нэмбуцу.[cxxvii] Однажды он встретился с поземельным наставником Хотто[cxxviii] из монастыря Ко:кокудзи в местности Юра и по его просьбе сложил такое стихотворение:

В повторении имени будды,

Не стало ни будды,

Ни меня.

Только лишь звук:

Славься Будда Амида!

На что Хотто: ответил ему: «Здесь еще не достаточно практики. Постарайся еще».

Иппэн стал размышлять: «И в самом деле незрелое стихотворение. Здесь двое – звук «Славься Будда Амида» и тот, кто слышит этот звук. Оттого, что есть два – звук и что-то, что не-звук, приходится говорить: «Только лишь звук:  «Славься Будда Амида»». Действительно это незрело». Иппэн еще три года прикладывал усилия, и вновь затем пришел к Хотто: и сложил для него новое стихотворение:

В повторении имени будды,

Не стало ни будды,

Ни меня.

Славься Будда Амида!

Славься Будда Амида!

Показав его, он услышал от Хотто:: «Да-а, хорошо, наверное, что ты хоть до сюда добрался». Иппэн после этого спросил: «Что же Наставник, а как насчет Вас?». На что тот ответил:

В повторении имени будды,

Не стало ни будды,

Ни меня.

Тихий ветер

На поверхности пруда.

Такое стихотворение он сложил. Когда повторяешь: «Славься Будда Амида, Славься Будда Амида», это определенно один из видов самадхи, это состояние ума, нужное для повторения имени будды, но нужно и это состояние разбить, чтобы заполучить действительность, где ветер, тихо дующий над прудом, — и есть как таковой повторение имени будды. Нужно увидеть, что ветер, дующий в соснах, — это повторение имени будды, журчание реки в долине, как оно есть, — повторение имени будды.

В весеннем солнце,

Что среди нитей-ветвей

Зеленой ивы,

Видно образ

Всегда далекий.

Наступает весна, и становится теплее, от мягкого ветра колышутся концы ветвей ивы, всё зеленеет. Раскрываются почки. Нет ли в этих почках ивы природы будды? Нет ли быка? Нужно поймать этого быка. Недвижимый «с давних и дальних кальп в прошлом, с безначальных кальп в прошлом» бык – вдруг вот он!

Бык, чей рёв

Мне знаком:

Искал его —

И вот,

Увидел его тень!

Это та ступень, где услышал мычание быка «Муууууу», звук «хлоп», звук грохота, услышав звук рева быка, отчетливо увидел там тень быка, и нужно продолжать практику. Ведь бык пока не пойман. Это ступень, где лишь мельком увидел его сзади. Впереди еще семь картинок. Нелегкое это дело поймать быка, кормить и приручать его, но сначала нужно быка увидеть.

Все, войдя в монашеский зал, беспокоятся: «нужно найти быка», но ведь и когда идешь за подаянием, и когда убираешь в саду, бык тут повсюду громыхает. Жаль будет, если не найдете этого быка. Этот бык шумит повсюду. В опавшей листве и среди гравия, что отлетает от граблей. И в звуке кашля «кхе-кхе». Он шумит повсюду. Если не пытаться найти быка хотя бы на день быстрее, то нет никакого толка в том, чтобы входить в монашеский зал в соломенных сандалиях[cxxix].

Нужно чтобы не было никакого другого желания, кроме того, чтобы найти быка хотя бы на день быстрее.

4. Ловишь быка

  Предисловие Цыюаня:

Долго он прятался вдалеке от людей, но сегодня я встретил его. Сложно догнать, ведь он преодолевает пределы[cxxx]; его любовь к душистым травам неистощима. Упрямое сердце еще более буйно, дикая природа проявляется еще сильнее. Если хочешь чтобы стал он тихим и смирным, непременно наноси удары хлыстом.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Все силы истратил, но поймал его,

Мир его силен и могуч, сложно сразу его подчинить.

Когда только достиг окрестностей высокой равнины,

Снова в тумане и дымке глубоко скрылся. 

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Лишь только подумал:

Не убегай же, бык-сознание!

Как тотчас же

Эта мысль

Стала оковами.

Бык найден — но это еще не всё. Нужно крепко ухватиться за поводья и добиться, чтобы бык стал твоим. Это ступень «Ловишь быка».

Твой образ,

Изначальный Лик,

Лишь мельком увидел —

Как тут же

Влюбился.

Так сложил Наставник Иккю:. Нельзя сказать, что не знаешь эту госпожу Изначальный Лик. Нужно встретить такую красавицу. Лишь мельком увидев свой истинный ум-сердце, облик вечности, природу будды, — начнешь страдать и не сможешь уже бросить дзадзэн. Нужно достичь такого состояния.

Долго он прятался вдалеке от людей, но сегодня встретил его.

«Все множество живых существ изначально есть будды»[cxxxi], хотя с самого рождения и вплоть до сегодняшнего дня все мы обладаем «быком», природой будды, но совершенно не понимаем, где же находится этот бык, что зовется сердцем-умом. Не то что с рождения, а еще до того как появилась Вселенная, и до пределов исчерпания будущего бык, что зовется сердцем-умом, прячется где-то вдали от людей среди зарослей травы, и именно сегодня увидел этого быка. Сегодня встретился с быком, с природой будды, о котором издавна слышал лишь разговоры.

Сложно догнать, ведь он преодолевает пределы.

Хотя и схватил его, но этот противник — предметный мир[cxxxii] нашего «быка», нашего сердца — столь силен, что побеждает нас. Оттого что мы отдалились от своего предметного мира, мы никак не можем его нагнать. Хотя и видели его мельком — куда же он теперь исчез?

То, что мы зовем «предметными мирами», — по-разному устроено у всех. Если ты не воробей, то не поймешь мир воробья. Если ты не петух, то не поймешь мир петуха. Если не рыба, то не поймешь мир рыбы. В такой холод живет в воде, вот бедняжка… Жалко как, но если решишь пересадить ее в горячую воду, рыба умрет. Человеку не понять мир рыбы.

Настоятель То:суй[cxxxiii], которого все звали Попрошайка То:суй, покинул свой монастырь и стал просить милостыню в окрестностях реки Камо в Киото. И как-то один из его учеников, услышав об этом, приехал издалека, с Кюсю, чтобы посетить учителя. И в конце концов найдя наставника под мостом у Третей линии[cxxxiv], ученик, склонив голову к ногам учителя, которого долго искал, обратился к нему:

– Учитель, Вы изволили бросить монастырь, с этим ничего не поделаешь, но прошу Вас, не бросайте и учеников! Я не прошу от Вас ничего более. Я тоже отбросил монастырскую жизнь, прошу Вас, позволить быть с Вами.

– Твой мир и мир отшельника отличны[cxxxv]. Мы не сможем идти вместе, – ответил ему учитель.

– Нет, Вы не правы. Прошу Вас. Я буду учиться, освою Ваш мир, пожалуйста, позвольте сопровождать Вас.

– Ты не можешь идти со мной! Возвращайся! Возвращайся!

Но хотя и было так сказано, ученик шел позади учителя, однажды, когда они шли в сторону Ооцу и переходили через горы О:сака, увидели лежащего у дороги нищего, который умер в пути.

– Что же, что же, очень жаль, что один из наших братьев  скончался. Похоже, некому его даже похоронить, поэтому сходи-ка в вон в тот крестьянский дом да одолжи там мотыгу.

Они вырыли в горах яму, закопали там бродягу, исполненные сострадания, прочитали над ним сутры. И вдруг случайно заметили, что в треснутой нищенской его чашке осталось немного объедков.

– Ну-ка, ну-ка, да это редкостный нищий! Люди умирают в дороге, оттого что нечего есть, а этот умер, имея еду. Что за расточительство! Что же, сегодня мы примем это подношение с благодарностью. Эх, вот ведь как хорошо!

С этими словами Наставник То:суй с аппетитом принялся за остатки еды из треснутой миски умершего бродяги:

– Это подношение нам на сегодняшних поминках. Бери половину!

Услышав это, ученик попробовал поесть, но еда нипочем не лезла ему в горло. Хотя учитель и ел с большим аппетитом, ученику еда почему-то в горло не лезла. Он попробовал вложить еду в рот, закрыв глаза и сосредоточив ум на повторении имени будды нэмбуцу, но и это не помогло. Через мгновение его вытошнило. На это Наставник То:суй сказал ему:

– Вот в чем состоит отличие миров. Оттого, что обиталище отшельника и твой мир отличаются, мы не можем идти вместе. Возвращайся! Возвращайся!

Такая есть история, однако это как раз «сложно догнать, ведь он преодолевает пределы». Этого быка — Изначальный Лик — в мире заблуждений и страстей никак нельзя найти. Хотя и решил разыскать мир быка по имени «природа будды», но в голове, где клубятся «хорошо или плохо?», «красивый или страшный?» — это невозможно.

Его любовь к душистым травам неистощима.

Трава, которую ест этот бык, совершенно отлична от травы, что растет повсюду. Травы, которую ест этот наш главный бык, нет ни в местности Рокко: , ни в Арима. А тем более нет ее в только что заселенной местности или в самом центре города Мотомати[cxxxvi]. Не стоит думать, что он будет рад, если накормить его нашими заблуждениями и страстями: этот истинный бык сбежит лишь от их запаха. Даже почувствовав намек на нечистый запах, бык не будет есть траву. «Его любовь к душистым травам неистощима». Иными словами, такой повседневной жизнью должен быть Дзэн. Наша повседневная обычная жизнь как она есть должна быть Дзэн, но этот бык, природа будды, терпеть не может запаха повседневности. Он на самом деле полностью чист. Говорят, что он ненавидит мир заблуждений и страстей и с топотом убегает в сторону гор.

Упрямое сердце еще более буйно, дикая природа проявляется еще сильнее.

Этот бык особенный, очень крепкий и мощный. Хотя и нашел его в конце концов и крепко за поводья ухватил, все равно он вырвался и умчался прочь. При первом удобном случае тут же уже сбежал в горы. Даже поймав, его не так уж легко приручить.

Если хочешь чтобы стал он тихим и смирным, непременно наноси удары хлыстом.

Если хочешь, этого быка как следует приручить, чтобы он всегда был вместе с тобой, чтобы был смирным и послушным, нужно крепко держать за поводья и бить его по бокам, чтобы он не убежал.

Был такой человек, которого звали Наставник Ситири[cxxxvii]: он говорил, что повторять имя будды нужно непрерывно, как если рот был бы набит бобами. Когда рот набит бобами, их невозможно ни выплюнуть, ни проглотить. Бобы постоянно во рту. Трудно — но если никогда не отпускаешь такое состояние сознание, когда рот будто набит бобами, и повторяешь: «Славься Будда Амида», «Славься Будда Амида», то возможно жить в самадхи повторения имени будды нэмбуцу, это и значит «наносить удары хлыстом». Если не продолжаешь непрерывно правильное памятование[cxxxviii], не умеешь не отдаляться от своей природы будды, то бык тут же убежит в горы. Это будет по-настоящему ложный взгляд, если вы считаете: «Страсти сами по себе и есть просветление бодхи» и так далее, словно вы уже пробуждены, а сами, встретив женщину, обнимаете ее, а увидев алкоголь, пьете! Здесь нет никакого просветления сатори. В песне на это говорится:

Все силы истратил, но поймал его,

Даже если будет алкоголь, не возникнет и мысли, чтобы выпить. Даже если перед вами будет красавица, не возникнет и мысли, чтобы ее обнять: здесь вы впервые схватите быка. Когда иссякнет всякое умственное разделение, когда перестанете о чем-либо размышлять, будет и не о чем говорить. Станете последним дураком, решите, что лучше ни о чем не размышлять, и все размышления исчезнут. В таком состоянии сознания вы впервые сможете поймать быка.

«Люди древности умирали и стенали, что не могут жить. Нынешние люди живут и стенают, что не могут умереть». В древности люди сидели в созерцании дзадзэн, и рассудочное разделение исчезало; стоя, они не знали, что стоят. Идя, не знали, что идут, становились точь-в-точь как идиоты, они тогда страдали, оттого что никак не могут во чтобы то ни стало проявить великую жизнь. А нынешние люди мучаются оттого, что не могут даже полностью и до конца умереть. Что-то да остается все время. Не могут умереть. Подобно убитой змее. Хотя рот и произносит: «Му», а хвост еще продолжает извиваться. Никак не умирает. Как бы то ни было, Великая Смерть – дело первой важности. Это самадхи «Знака Му». Если этого не ухватить, то бык не будет пойман.

Мир его силен и могуч, сложно сразу его подчинить.

Однако оттого, что дикая природа этого быка очень сильна, он тут же убегает. Сложно отнять эту силу. Очень сложно эту дикую природу отнять и укротить его.

Когда только достиг окрестностей высокой равнины,

Снова в тумане и дымке глубоко скрылся. 

«Окрестности высокой равнины» – место, где нет заблуждений, место где нет ни «я», ни неба, ни земли. Эта высокая равнина подобна высокой равнине с прозрачным воздухом в местности Синсю: или подножию горы Фудзи. Изредка можно мельком встретиться с таким состоянием. Порой во время дзадзэн приходит мысль: «О, какое хорошее состояние, это же наверняка самадхи «Знака Му», на самом деле здесь нет ни заблуждений, ни просветления бодхи, и вправду свежесть такая, это оно», — но как только встаешь, всё куда-то уходит. Бык вновь сокрылся в глубине то ли облаков, то ли клубов дыма. Когда сидишь в дзэндо:, осознаешь, что в действительности очень все хорошо, но как только сэссин закончился, ты вышел за ворота и вернулся к жизни в обществе — опять он куда-то сбежал.

Давным-давно жил один молодой человек, очень внимательно исполнявший свой сыновний долг. К несчастью, он очень рано расстался с родителями из-за их смерти. Он хотел бы еще более ревностно исполнять свой сыновний долг, но родители умерли. Он размышлял, перед кем бы он мог теперь исполнять свой сыновний долг. И была одна богатая супружеская пара, у которых и заливные поля были, и суходольные, и другого имущества в великом множестве, но к несчастью, не было у них детей. Они так размышляли: «Конечно, всё это богатство нужно сохранять, и если бы встретился заботливый молодой человек, способный быть почтительным сыном, всё имущество отдали бы ему». И тогда они объявили: «Просим собраться молодых людей, готовых исполнять сыновний долг и стать нашим приемным сыном», в итоге собралось множество соискателей.

Богач провел некий психологический тест, и почти все провалились, осталось только десять человек. Для следующего испытания он проводил их по одному к разным колодцам и приказал: «До завтрашнего утра, этим ведром без дна, наполни мне бочку до краев!» Если носить воду кадкой без дна, то не наполнишь бочку до краев. Все сдались на этом и сбежали. И только один, тот самый почтительный сын, остался. Он промолвил: «Наберу воды, не наберу воды, это приказание отца», и со всей искренностью ведром без дна, стал носить воду по капле – по две. И к рассвету, мало по малу, набрал полную бочку. Лишь один, став полным дураком, не заботясь, сможет сделать или нет, делал дело со всей искренностью. Конечно же, богатый человек пожелал его усыновить.

Не размышляя, сможете или не сможете, со всей искренностью входите в самадхи «Знака Му». Даже на секунду или на минуту — это уже прекрасно. Всего лишь пять минут — замечательно. «Я хотя и войду в самадхи, но для этого придется превозмогая заблуждения, три часа надрываться. Три часа тяжкого труда ради каких-то пяти минут самадхи». Но и это хорошо. Хотя бы и всего пять минут — но это пять минут, протянутые в вечность. Эти пять минут — вечный Будда. Говорят: «один сун[cxxxix] сидения это один сун будды». И это не о сидящем теле. За такие пять минут можно достигнуть чистой смерти, это и есть «Сун за суном стать буддой в один дзё: и шесть сяку[cxl]».

Лишь только подумал:

Не убегай же, бык-сознание!

Как тотчас же

Эта мысль

Стала оковами

Очень интересное стихотворение. Если держишь в мыслях, что никак нельзя отпускать поводья, прикрепленные к морде быка, то напряжение становится совершенно невыносимым. Никак невозможно разорвать путы страстей и заблуждений, но веревка, которой привязан бык, наш ум-сердце, — тоже из таких пут. Если думаешь, что нельзя отпускать эту веревку, она тоже начинает связывать тебя. Становится зерном страданий. Лучше бы вовсе этого не знать — иначе ищешь своего главного быка — и  приобретаешь одни только страдания, ведь приручать быка — дело совсем не веселое. И спать, и бодрствовать – тяжкий труд. Насчет поимки быка: быка, конечно, поймали, но если подумать, как бы его прикормить, укротить, как бы овладеть своим умом-сердцем, как он есть, — это очень нелегкое дело.

Как-то пришел ко мне журналист из газеты и задал вопрос:

– Нет ли такого, что сидите дзадзэн, сидите, а просветление сатори так и не открылось? Может случиться так, что все оказалось бесполезно?

– Люди, живущие в миру, все хотят поступить в университет, но даже после того, как поступили в университет, не значит, что все смогут закончить его. Много таких, кто по пути умрет или бросит. Все студенты не смогут закончить университет. Но вы же не говорите, что это все бессмысленно, и не решаете, что ваш сын не будет поступать в университет, не так ли? Сможет ли он закончить университет или не сможет – это дело будущего, сначала вы должны радоваться тому, что он поступил в университет. Точно так же, откроется ли просветление сатори или не откроется, это дело второе, сначала нужно радоваться уже тому, что вы по вашей карме смогли прикоснуться к такому учению, как Дзэн. Сможете ли пробудиться или не сможете это разрешиться естественным образом, не лучше ли доверить это самому человеку?

Так я ему ответил, однако всё это совсем не весело. И не предопределено, где и когда мы столкнемся со счастливой находкой. Не установлено, где «войдешь через звук», поэтому и нужно, не допуская ни одной оплошности, днем и ночью, непрерывно крепко удерживать самадхи.

Есть история об одном монахе из монастыря Тэнрю:дзи[cxli], которая произошла в то время, когда настоятелем там был Наставник Гасан[cxlii]. Однажды, когда стояли холода, монах вместе со всеми вышел за подаянием. Когда он проходил в районе Нисио:дзи около Третей Линии, мальчик-слуга из лавки, в которой торговали сакэ, укладывал на багажник своего велосипеда множество бутылок с сакэ. Но оттого что дорога покрылась льдом, велосипед заскользил и полетел вверх колесами, и бутылки с сакэ, что были на багажники, с грохотом: «Ба-бах, ба-бах», все разбились. Монах, услышав этот звук, тут же пробудился. Он сразу бросил сбор подаяния и побежал со всех ног в монастырь, вбежал в комнату настоятеля и закричал: «Ба-бах, ба-бах!». Наставник Гасан очень обрадовался и сказал, что такого просветления сатори он уже давно не встречал.

Эта история показывает, что мы не знаем, где мы «войдем через звук», поэтому важно постоянно поддерживать истинный ум и состояние самадхи. Если воздушный шар надут до предела, он рано или поздно лопнет со звуком «Бом!». Если все тело переполнено «Знаком Му», то непременно произойдет взрыв. Прошу вас, не забывайте об этом и продолжайте практику с радостью.

5. Укрощаешь быка

  Предисловие Цыюаня: 

Чуть только появляется первая мысль, как за ней следует другая. Когда пробужден, она становится истинной, когда помрачен, она становится ложной. Они существуют не по причине внешнего мира, лишь в уме-сердце все рождаются. Сильно тяни за поводья, не допускай сомнений!

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Ни на миг не отпускай кнут и поводья,

Иначе, пожалуй, он пойдет, куда хочет, и угодит в пыль и грязь.

Тяни его, и когда укротишь ты быка, станет он тихим и смирным,

Без поводьев и кнута, сам пойдет за тобой.

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Дни проходят,

И пасущийся в поле бык

Стал ручным,

Ходит за мной, как тень:

Как же радостно!

 

Итак, быка ловили и поймали, но этот бык ни в какую не двигается так, как ты того хочешь. Поэтому нужно как следует его приручать и воспитывать, сделать этого быка своим. Это и есть «Укрощаешь быка». Иными словами, практика после просветления[cxliii].

То, что зовется «видением своей природы», кэнсё:, — это наша цель, но даже достигнув кэнсё, если не продолжать стараний, то оно обратится в ничто. Ничего не остается, кроме как укрощать быка, пойманного с таким трудом. Мы продолжаем свою практику вплоть до самой смерти. В христианстве есть понятие, что пастырь воспитывает и приручает овец[cxliv]. Мы же не становимся овечками, которых воспитывает и приручает учитель, мы сами воспитываем и приручаем своего быка. Хорошенько пережуйте просветление сатори, вкус приходит, вкус уходит, среди всех «Десяти картинок с быком» это самая важная часть.

Чуть только появляется первая мысль, как за ней следует другая.

Как только возникает одна-единственная мысль, как вслед за ней начинают возникать другие – одна за одной, и так сколько угодно. Первая мысль исчезает, следующая мысль возникает, исчезает она, за ней вновь возникает другая мысль. Это зовется «блужданием в жизнях и смертях[cxlv]». Как только возникает мысль, что в животе стало пусто, так тут же появляется следующая мысль: «Что бы я хотел съесть?». «Что бы такого поесть?» А потом появляются мысли: «Может быть, удон? Или, может быть, соба[cxlvi]?», «Что же лучше, китайская еда или бифштекс?» В итоге появляется бесконечное количество призрачных мыслей: «Деньги же вроде были», «Денег нет», «Что же делать…». В голове одни сплошные призрачные мысли.

Если попробовать заняться сидячим созерцанием, дзадзэн, то станет понятно, что человеческие существа действительно обладают множеством призрачных мыслей. Люди, живущие в миру, действуют вовне, и оттого живут, совершенно не задумываясь, что призрачные мысли призрачны; но стоит лишь попробовать немного посидеть в созерцании дзадзэн, сразу же становится понятно, что человеческое существо в действительности обладает множеством призрачных мыслей. Что за тяжкие умственные расходы! Мы думаем о том, о чем можно и не думать. Подобно мотору, работающему вхолостую, горящему зря электричеству.

Когда пробужден, она становится истинной, когда помрачен, она становится ложной.

Стоит хотя бы раз отсечь эти призрачные мысли, как появляется мир, который зовется «пробуждением». Если смотреть на вещи из этого мира пробуждения, тогда возможно ухватить истину.

Люди в миру, желая увидеть истину, видят лишь Наставника по имени Тень Призрачных Мыслей! Смотрят на мир через призму различных желаний — таких желаний, которые говорят лишь: «Я!», «Я так хорош». Смотрят на мир лишь исходя из своего опыта. Все разбирают истину на куски. Оттого что в уме-сердце полным-полно самых разных призрачных мыслей, мир, на который мы смотрим, весь становится «наваждением».

Они существуют не по причине внешнего мира, лишь в уме-сердце все рождаются.

Не верно, что мир, который мы наблюдаем, весь поделен надвое: на мир истинный и мир ложный. В зависимости от того, пробужден или заблуждается ум-сердце, который смотрит на мир, мир становится истинным или ложным. Луна ни плачет, ни смеется.

Когда смотрю на луну,

Грущу

О тысяче вещей,

Хотя разве эта осень

Не всего лишь моя?

Если твое сердце грустит, печально, плачет, то и луна, на которую смотришь, тоже плачет. Когда сердце смеется, то и луна смеется.

Думаю:

«Весь этот мир —

Мой мир»

И думаю, что полной луне

Ничего не недостает.

Когда ум-сердце целен, то и луна выглядит полной. Вещи [сами по себе] не бывают ни истинными, ни ложными, ни грустными, ни радостными.

Нет ничего, важнее воды. Хотя и говорят, что человек не может прожить без воды и дня, но если разольется наводнение, то начнешь думать, что нет ничего более ненавистного, чем вода. Вода сама по себе — ни благо, ни зло, но в соответствии с человеческими условиями выглядит то благом, то злом.

Даже когда размышляешь о том, где же находится истина, ищешь ее в мире — а в мире нет истины. Потому что все рождается лишь из ума. Если ум-сердце того, кто смотрит, истинно, то и мир есть истина. Потому что если ум-сердце того, кто смотрит, ложно, то и мир, на который смотрят, начинает выглядеть ложным.

Всегда самому быть истинным, это значит выкидывать даже малейшую мысль. Состояние не-мысли не-идеи, состояние не-ума мусин – это способ жизни истинного человека. Состояние, в котором все отражается свежо и чисто, словно в зеркале, без малейшей мысли, — это истинный облик нашего ума-сердца. Всевозможные иллюзорные мысли — темные тени, падающие на это зеркало. Хотя и ищешь там истину, истины там нет. Наша изначальная природа — это состояние чистого зеркала, когда «Изначально нет ни единой вещи»[cxlvii].

Все, кто соприкасаются с человеком такого состояния сознания, оказываются спасены. Даже если ничего не делаешь, ничего не говоришь, но если твой ум-сердце пребывает в состоянии не-ума мусин, все, кто с тобой соприкасаются, обретают состояние не-ума мусин. Когда говорится о том, что Дзэн спасает людей, это оно и есть. Стоит распуститься одному красивому цветку, как все люди, смотрящие на этот цветок, чувствуют умиротворение. Если всего лишь один человек достиг кэнсё:, все, кто с ним соприкасаются, пробуждаются. Оказываются спасенными. Это и есть «спасение множества живых существ»^[cxlviii]. 

Сильно тяни за поводья, не допускай сомнений!

Теперь крепко ухватив за поводья, не отпускай Правильного Памятования, больше не сомневайся! «Сомнения» — это когда ты колеблешься, испытываешь неуверенность. Уже больше нет возможности для того, чтобы колебаться, чтобы входить в различения. Мгновение за мгновением пребывать в состоянии не-ума мусин, следовать по этому пути только прямо. Продолжать поддерживать такое состояние, поддерживать Правильное Памятование — это и значит «приручать быка».

Когда-то давно, в Китае жил известный Наставник по имени Ланьцзань^[cxlix]. Он поселился в пещере в горах Хэншань[cl], чтобы заниматься там практикой после просветления, которая зовется: «Долгое вскармливание священного зародыша»[cli]. Император династии Тан[clii] по имени Дэцзун, прослышав о человеке такой великой добродетели, повелел ему приехать в столицу для проповеди. Императорский посланник отправился в горы Хэншань, там он увидел, как Наставник Ланьцзань, собрав коровий навоз, жарит на нем бататы. Хотя к нему и прибыл императорский посланник, он не оказал никакого ему приема, совсем не обратил на него внимания.

Тогда посланник сказал:

— Добродетельный Наставник! У меня к Вам Высочайшее повеление от Его Величества. Вы же лишь сидите на корточках и жарите свои бататы, когда нужно бы встать и совершить церемонию приветствия!

Несмотря на сказанное, Наставник Ланьцзань сидел с невозмутимым лицом. Из носа у него текли сопли, а он сидел на корточках и жарил бататы. Сопли уже за шиворот затекали, и посланник императора, будучи не в состоянии на это смотреть, сказал:

— Может быть, хотя бы сопли утрете?

На что Наставник Ланьцзань молвил:

— Я тут усердно упражняюсь в Правильном Памятовании! И если ты полагаешь, что раз тут появился какой-то болван-мирянин вроде тебя, то у меня есть свободное время, чтобы вытереть нос, — ты ошибаешься!

Это и есть практика после просветления. Те, кто путём практики открыли просветление сатори, продолжают практику после просветления таким образом. Те же, кто не достиг кэнсё:, кто еще не открыл просветления сатори, лишь жаждут призрачных мыслей — а что еще им остается?

Ни на миг не отпускай кнут и поводья,

Иначе, пожалуй, он пойдет, куда хочет, и угодит в пыль и грязь.

Крепко захватите одной рукой поводья, в другой держите кнут, ни на миг не давайте этому быку вырваться! Стоит лишь зазеваться, как этот бык скроется в пыли и грязи. Стоит лишь выпустить одну мысль, как за ней возникнет следующая. Лишь допустишь небольшую небрежность, как этот бык уже куда-то сбежал. Не допускайте ни небрежности, ни промедления! Нужно крепко держать в руках кнут и поводья.

Тяни его, и когда укротишь ты быка, станет он тихим и смирным,

Итак, если крепко держать поводья, укрощать и воспитывать, крепко ухватиться за поводья-коан, и подстегивать быка по заду кнутом «древних примеров», таким образом его воспитывать и укрощать, тогда он постепенно приручится. Бык станет послушным и тихим, будет слушать ваши приказы. И когда бык уже станет послушным, он никуда не сбежит. Стоите ли, сидите ли — вы ясно осознаете в этом быка, природу будды.

Без поводьев и кнута, сам пойдет за тобой.

Поступая таким образом, когда бык будет укрощен, даже без поводьев и кнута, он будет следовать за вами, словно домашняя собака. Теперь даже если и забудете коаны, всегда будете пребывать в состоянии не-ума мусин. Станете такими, никогда ни о чем не думая, будете ясными. До этого момента нужно укрощать быка. Нужно усердно укрощать быка, так, чтобы не потерять это кэнсё:, не потерять природу будды.

Наставник Дзэн Линьцзи в «Записях бесед Наставника Линьцзи» говорит: «Не продолжайте того, что уже начато, и не давайте начаться тому, что еще не начато. И тогда это превзойдет десять лет ваших скитаний [по Учителям]»[cliii]. Не продолжайте дальше мысль, которая возникла, отбросьте, такую, как возникла. Если мысль не возникает, тогда и не требуются размышления о том, что не нужно порождать мысли. Если не обращая внимания, умело отбрасывать мысли, даже если они и возникают, это будет гораздо более полезно для нашей жизни, чем десятилетняя неумелая монашеская практика в зале для монахов.

Дни проходят,

И пасущийся в поле бык

Стал ручным,

Ходит за мной, как тень:

Как же радостно!

Таким образом день за днем мы воспитываем быка, и этот заблудившийся бык, что зовется ум-сердце, покорится и будет следовать за нами неотступно, словно тень. Тогда поймешь, что значит постоянно ощущать вкус состояния не-ума мусин, это в самом деле очень приятно. Нет ничего более приятного. Но «дни проходят»! Укротить быка – это дело не одного или двух дней. И даже не пяти дней сэссин; нужно не допуская ни одной небрежности, продолжая правильное Памятование, пребывать в самадхи коана. Наставник Гасан из монастыря Тэнрю:дзи хорошо сказал:

От барабана на вышке

Наполовину проснувшись:

«Завтра

С какой руки

Совершу бросок…»

Борец сумо, даже когда спит ночью, размышляет: «Завтрашним соперником будет такой-то, какой же бросок применить с этим соперником…», он усердно работает, и когда спит, и когда бодрствует. Сумо это не то, что происходит лишь в кругу-дохё:. Усердно трудиться даже когда спишь: «Завтра какой же прием использовать…». Прошу вас только об одном: войдите в самадхи коана, не отпускайте эти поводья, усердно занимайтесь правильным памятованием!

6. Оседлав быка, возвращешься домой

  Предисловие Цыюаня: 

Щит и пика уже исчезли, приобретения и потери тоже пусты. Напеваешь деревенскую песню дровосека, наигрываешь детскую песенку. Растянулся на спине у быка, глазеешь на облака. Тебя зовут, но не оборачиваешься, ловят в корзину, но не могут удержать.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Верхом на быке, покачиваясь расслабленно, хочешь вернуться домой.

Играешь на дудочке кочевника-сяна, исчезаешь в вечерней дымке.

В каждом напеве, в каждой песне — безграничный смысл.

С близким другом, узнающим по звуку, зачем будет нужно двигать губами?

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Гудящие 

В чистом высоком небе

Сердца-ума

Белые облака

Возвращаются к вершине.

Сделав укрощенного быка своим, теперь оседлал его и возвращаюсь на нем домой. Ушел в горы, чтобы приручить быка, но если просто так  катаешься на нем верхом — это похоже на то, как бальзамировщик сам бальзамируется. Будда Шакьямуни тоже ушел в горы для практики, но если бы он так и остался в горах, просто стал бы буддой и на этом остановился, то не смог бы «спасти все живые существа». Поэтому он и спустился с гор.

Все действия непостоянны. Все вещи двигаются. Нет ничего, что может быть опорой в этом мире. Мы говорим, что необходимо освободиться во что бы то ни стало от жизни и смерти, и для этого нужно заниматься практикой дзадзэн, однако, освободившись от жизни и смерти, мы вновь должны вернуться в мир непостоянства.

На самом деле, когда достигнув кэнсё:, возвращаешься в мир непостоянства, мир непостоянства становится миром «истинного знака». И самая гуща движущейся жизни, как она есть, становится Чистой Землей нирваны, успокоения и прекращения страданий[cliv]. Как бы то ни было, когда нет возвращения к истоку, то нет и речи об истинности. Цветы красные, а ивы зеленые — это мир обыденного здравого смысла, однако, когда занимаешься дзадзэн, разбиваешь этот мир здравого смысла, входишь в мир, где цветы не красные, а ивы не зеленые. Но никак нельзя там удобно расположиться и остаться. Оттуда вновь возвращаешься в мир, где цветы красные, а ивы зеленые, но теперь это истина. Становится возможным понять, что ива зеленая, после того как разобьешь небо и землю, а что цветы красные — после того как выдернешь дно. Это и есть «Оседлав быка, возвращаешься домой».

Щит и пика уже исчезли, приобретения и потери тоже пусты.

Иными словами, «щит и пика» обозначают борьбу. В уме-сердце возникают мысли. Борешься, чтобы не давать этим мыслям возникать. Тем не менее, возникают мысли, которые невозможно остановить. Думаешь: «Нет, так нельзя!», и вновь возникает мысль. Когда в уме-сердце возникает борьба, это «щит и пика». Потому что ложные страсти и просветление-бодхи борются, воюют между собой. Подобно тому как на ступени «Поисков быка»: «Приобретения и потери испепеляют, «да» и «нет» ощетинились остриями».

Чем больше занимаешься созерцанием дзадзэн, тем в больший беспорядок приходит ум-сердце; хорошо ли, плохо ли; потерял ли, приобрел ли; отвратительно ли, мило ли, — самые разнообразные призрачные мысли не перестают вскипать в сердце. Но если быка воспитывать и укрощать, эти призрачные мысли пропадут, и борьба между ложными страстями и просветлением прекратится. И ложные страсти, и просветление исчезнут. Жизнь и смерть и нирвана тоже исчезнут. Человек и бык тоже исчезнут. Коаны и дзадзэн тоже исчезнут. Это действительно самый центр кэнсё:.

Когда в уме-сердце прекращается раздор, человек в состоянии не-ума мусин садится верхом на быка в состоянии не-ума, мусин, — это и есть возвращение домой. Больше нет ничего, что могло бы взволновать, и в стеснении тоже нет нужды. Теперь куда бы ни шел, находишься дома. Банкэй[clv] часто говорил, что стать хозяином мира означает, что весь мир стал твоим домом. Куда бы ни шел, нет нужды стесняться. Будда Шакьямуни, открыв просветление сатори, стал хозяином всего мира. Поэтому куда бы он ни шел, он не заботился о пропитании. Куда бы он ни шел, его везде с радостью встречали. И куда бы он ни шел, не было нужды трепетать и стесняться. Подобно этому человек в состоянии не-ума мусин садится верхом на быка в состоянии не-ума мусин, это и значит — я возвращаюсь домой.

Напеваешь деревенскую песню дровосека, наигрываешь детскую песенку.

Дровосек напевает наивную песенку. Когда достиг состояния не-ума мусин, больше не нужны мудреные вещи. И такие сложные вещи, как «Песня кулика»[clvi] или симфония Бетховена, больше не нужны. Потому как стал хозяином мира, даже не нужно, чтобы тебя кто-то слушал. Сам себя развлекаешь. Обрел сердце ребенка, так не спеть ли песенку вроде «Садо окэса» или «На распутье»[clvii]. Это все и есть: «наигрываешь детскую песенку». Не нужно показывать свое искусство; это неумелая песенка состояния не-ума мусин. «Не разъеденя-а-айте руки, шагая по проселочной доро-о-оге…»[clviii]. Ребенок сидит верхом на быке и играет на дудочке. Такое часто можно видеть на картинке.

Растянулся верхом на быке, глазеешь на облака

Усадил свое тело в состоянии не-ума мусин на быка в состоянии не-ума, мусин, теперь беспечно вверяешь себя быку. Теперь он не зайдет на чужие поля и не будет совать морду в кучу мусора. Вверив себя быку, поднял глаза, и нет ничего, что бы попалось на глаза. Только лишь широкое-широкое небо. Лишь глазеешь на синее небо, нет больше ничего, на что смотришь. Так как нет ничего, что можно увидеть, нет и мыслей.

И в самом деле очень расслабленная картина. Это картина прибытия к конечной точке человеческого существования. Кто чувствует: «Я хочу это, хочу то. Хочу сделать это, хочу сделать то», тот — человек, все еще бродящий по пути человеческого существования. После того как добрался до самой вершины горы, не нужно больше карабкаться дальше, да и потеть больше не нужно. Просто смотришь на небо и на мир внизу. Вниз посмотришь и видишь, как другие потеют, карабкаются и приговаривают: «Все еще лишь половина…» или «две трети…». «Да, это сложно. Нужно все еще лезть выше», — миг, когда хочется все бросить. Кто все еще говорит о том, что хочет заработать деньги, что ему важен успех в жизни, — тот все еще бредет где-то на половине пути.

«Растянулся верхом на быке, глазеешь на облака». В мире нет ничего, что нужно было бы искать. Хотя ничего не ищешь, все исполняется. Так как все это мой дом, то могу брать все, что пожелаю, все равно не будет никого, кто бы был этим недоволен. Хотя ничего не ищу, все получаю. Это и есть «Возвращение домой верхом на быке».

Тебя зовут, но не оборачиваешься, ловят в корзину, но не могут удержать.

Теперь, если окликают и зовут обратно, даже не оборачиваешься. Если пытаются удержать тебя от мира различений, если пытаются вытянуть из мира иллюзорных мыслей и страстей, даже не оборачиваешься. Говоришь: «Ах, вот как?», и не связан такими вещами, как «абсолютная равностность», «неразличение», «не-одно».

Ловят — как рыбу. «Корзина» — та, которой ловят рыбу. Даже если кто-то решит поймать вас в сеть и вытащить на поверхность, то все равно вы выскользнете. Я возвращаюсь домой! Не захвачен ни миром различений, ни миром равностности, не захвачен ни миром страстей, ни миром просветления сатори. Между небом и землей достиг великой свободы и ничем не захвачен.

Такое состояние — это умелое управление быком. Причем не идешь в другое место, а возвращаешься туда, откуда начал. Это и есть «Возвращение домой верхом на быке».

Верхом на быке, покачиваясь расслабленно, хочешь вернуться домой.

«Покачиваясь расслабленно»: теперь нет ни ума-сердца, которое стремится к просветлению сатори, ни волнений, что нужно искоренить страсти. Отбросил все до единой мысли, в этом мире нет ни отвратительных людей, ни милых, с умом сердцем не-ума, мусин, — с кем бы ни встретился, ум-сердце такое, словно впервые встречаешь. Если ехать в таком спокойном, довольном настроении, покачиваясь верхом на быке, вверив себя ему, куда бы ни поехал, все будет твоим домом. Место, которое покинул, — это тоже твой дом. И вверив себя быку, возвращаешься домой.

Играешь на дудочке кочевника-сяна, исчезаешь в вечерней дымке.

«Кочевник сян» — кочевник из народности сян в западной части Китая. «Дудочка кочевника-сяна» — это дудочка вроде той, на которой играют жители Турции или Персии. Сев на спину быка, в прекрасном настроении играешь на дудочке, в спокойном расположении духа возвращаешься домой. Сумеречная дымка стелется в окрестных горах, отсвечивает в красивом закатном солнце. Теперь нет нужды ни в страстях, ни в пробуждении бодхи. Нет нужды ни в жизни и смерти, ни в нирване.

В каждом напеве, в каждой песне — безграничный смысл.

Сам отстукиваешь руками такт, сам напеваешь песенку, в самом деле мягкое, ясное и светлое настроение. Если в уме-сердце светлое и ясное настроение, то с губ сама по себе срывается светлая песня.

С близким другом, узнающим по звуку, зачем будет нужно двигать губами?

«Близкий друг, узнающий по звуку[clix]» — это тот, кто хорошо знает, что у нас на сердце. В книге «Ле-цзы»[clx] есть такая история. Давным-давно в Китае жил один известный музыкант, по имени Боя, игравший на цитре цинь, и был у него друг по имени Чжун Цзыци. И Чжун Цзыци по звукам игры на цитре слышал и понимал состояние души Боя. Когда Боя с радостью на сердце прикасался к струнам, друг сразу же понимал: «О, похоже, что сегодня Боя в радостном настроении». Поэтому друзей, которые прекрасно понимают таким образом настроение друг друга называют «близкими друзьями, узнающими по звуку». Говорят, что после того, как Чжун Цзыци умер, Боя со словами: «Больше нет никого, кто бы понимал меня…», разбил свою цитру, это и есть истинный «близкий друг, узнающий по звукам».

И если у нас есть такой понимающий друг, то нет никакой нужды в том, чтобы двигать губами и что-то там говорить. Нет нужды ни в каких условностях, вроде приветствия: «С возвращением!» Нет нужды в обсуждениях.

Есть история о Наставнике Дзэн Хакуин, произошедшая с ним в обители Сё:дзуан в горах Иияма[clxi]. Он невероятно сильно страдал от нападок своего учителя Сё:дзу[clxii]. Хакуин, несмотря на множество встреч с учителем сандзэн, никак не мог пройти коан «Смерть Наньсюань», звучащий следующим образом: «После того как Наньсюань умер, куда он направился?» В один такой ужасный момент он был сброшен пинком с веранды, прямо в дождевую грязь. Неожиданно оказывался в крайне тяжелом положении. Хакуин совсем отчаялся. Но светло ли было, темно ли, он пребывал в самадхи коана. Как-то выйдя за подаянием, он стоял перед крестьянским домом и пел: «Ооооооо», пребывая сам в это время в самадхи коана. Лишь трудился упорно над коаном. И даже не заметил, как старуха сказала ему: «Иди дальше! Нет ничего!». Самадхи коана: « После того как Наньсюань умер, куда он направился?». Старуха разозлилась: «Да этот монах, наверное, глухой…», и изо всех сил ударила его метлой. От удара Хакуин грохнулся на землю. Проходившие мимо люди подняли большой шум: «Ой, монах упал, уж не умер ли???». Вокруг собралась большая толпа, все шумели, и тут монах пришел в себя. И как только пришел в себя, тут же понял коан. Он с трудом поднялся и разразился хохотом: «Ха-ха-ха-ха-ха». Оставив пораженных людей, которые думали, что он умер, а теперь решили, что он сумасшедший, он помчался в Сё:дзуан. Сё:дзу Ро:си, лишь увидев лицо Хакуин, ни о чем не спрашивая, ударил Хакуин веером по спине. И произнес: «Ааа, теперь понял? Понял?».

Если вы близкие друзья, узнающие по звуку, можно ни одной фразы не произносить, если собеседники пробуждены, то не нужно ничего и обсуждать. Лишь взглянув в лицо, все будет понятно.

Гудящие 

В чистом высоком небе

Сердца-ума

Белые облака

Возвращаются к вершине.

Если и бык в состоянии не-ума мусин, то и я, сидящий на нем верхом, тоже в состоянии не-ума мусин. Если и синее небо в состоянии не-ума мусин, то и облака в состоянии не-ума мусин. Если так произошло, то и всё, что видишь, всё, что слышишь, — всё будет в состоянии не-ума, мусин. Если ум-сердце в состоянии не-ума, то ревешь в синее небо, поешь песенку дровосека, наигрываешь детскую песенку, и подобно белым облакам в вершинах гор, мягко и плавно, ничем не захваченный, не имеющий ни к чему отношения, возвращаешься домой.

7. Бык забыт, человек остается

  Предисловие Цыюаня: 

В Дхарме нет двух Дхарм, быка иногда делают основателем. Подобно различию в названиях между «зайцем» и «силками», проявляется разница между «рыбой» и «бамбуковой корзиной» Как металл выходит из руды, как луна отделяется от облаков. Холодный свет единого луча — древнее времен Царя Величественных Звуков

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Оседлав быка уже смог добраться до родных гор,

Бык свободен, человек же остановился.

Алое солнце выше трех бамбуковых шестов, ты же все еще видишь сны. 

Кнут и поводья теперь не нужны, повесил их в соломенной хижине.

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Что за жалость:

Человек, превзошедший

Хорошее и плохое,

Не знает ничего

О тростнике аси в Нанива.

На шестой ступени мы как следует приручили быка, сделали его своим, сели верхом на этого быка и вернулись в свою родную деревню. Конечно, похоже, что это — превосходное просветление сатори, но худо то, что здесь все еще остается обладание просветлением. Прекрасно, что открылось превосходное просветление сатори, но плохо, что все еще остается обладание этим просветлением.

В человеческой жизни возможно что-то сделать, только если есть деньги. Даже когда решишь сделать что-то хорошее, потребуются деньги. И чтобы заниматься благотворительностью, нужны деньги. Говорим, что и во-первых, и во-вторых это деньги, но если у нас будут деньги, удастся ли воплотить в жизнь те общеполезные начинания, которые задумали? Полагаешь: оттого что больше не тревожишься за свое существование, можешь в полной мере отдать себя обществу, но это не так. Ты уже связан деньгами. Собирал деньги для всего мира, собрал деньги для того, чтобы твое собственное существование было спокойным, но теперь эти деньги стали источником беспокойства. Не украдут ли эти деньги? Не пропадут ли они? Становится жалко отдать их другим людям. И от этого становишься неспособным что либо сделать. И ничего уже не понимаешь.

Как бы то ни было, наконец достигли кэнсё:, и говорим о том, что нужно спасти все множество живых существ, это замечательно, что мы практиковали, но завершив практику, мы теперь связаны просветлением сатори. «Я открыл просветление сатори. Я отличен от обычных монахов. Я должен сидеть на большой подушке для медитации и пить свой чай из особой чашки. Так как я завершил практику дзэн, то могу пить и сакэ. Могу делать все, что мне вздумается», – начинаешь так думать, вот таким образом просветление сатори превращает людей в своих слуг. Они становятся совершенно несвободными. «Путы Будды, путы Дхармы». Здесь говорится о том, что становишься связанным Буддой, становишься связанным Дхармой.

Вот почему открыв просветление сатори, нужно забыть о просветлении сатори. Получив деньги, нужно забыть о деньгах. И в «Сутре Сердца Праджня Парамиты»[clxiii] есть такие слова: «Нет мудрости, а также нет достигнутого». Нет даже того, что понимается, это и есть мудрость, Праджня. Там, где нет достижения просветления сатори, это и есть просветление сатори. Это и есть «Бык забыт». Бык, которого поймал с таким трудом, теперь забыт.

В Дхарме нет двух Дхарм, быка иногда делают основателем.

Если вы проникли внутрь Пути, то Дхарма есть одно. В «Сутре Лотоса» говорится: «Есть лишь одна Колесница, нет двух Колесниц, нет и трех Колесниц!»[clxiv]. В «Вималакирти сутре»[clxv] говорится: «Недвойственные Врата Дхармы». Не существует двойственности в Дхарме. Я, поймавший быка, и пойманный бык не должны быть двумя. Если я, пробудившийся к Дхарме, и Дхарма, к которой я пробудился, есть что-то различное, то это обман. Человек и бык есть одно[clxvi]. Сатори это лишь тогда, когда я и Дхарма стали одним, человек и бык стали одним существом.

Однако на некоторое время в качестве уловки, в качестве сравнения, создается бык, изображается на картинке. Практика поиска Дхармы сравнивается с поиском быка. Природа будды лишь временно рассматривается как бык. Такое сравнение есть и в «Чжуан-цзы»[clxvii]. Иными словами:

Подобно различию в названиях между «зайцем» и «силками», проявляется разница между «рыбой» и «бамбуковой корзиной»

«Силки» это ловушка. Чтобы поймать зайца, ставится ловушка, но цель — это заяц, а не ловушка. Если заяц пойман, то ловушка больше не нужна. И с быком то же самое. Чтобы понять природу будды, придумана ловушка по имени «бык». Когда окончательно поймешь природу будды, бык больше не нужен. Бык — это иное название ловушки. «Бамбуковая корзина» — это сплетенная из бамбука ловушка для рыбы. Если рыба уже поймана, то эта бамбуковая корзина уже не нужна. Нужно совершенно забыть об этой бамбуковой ловушке.

Чтобы пробудиться к природе будды, ищем быка, когда бык пойман, когда мы уже окончательно пробудились к природе будды, бык больше не нужен. Бамбуковая ловушка — это бык, а рыба — это природа будды. Разница между сетью и рыбой показывает разницу между быком и природой будды.

Как металл выходит из руды, как луна отделяется от облаков.

Если окончательно таким образом забыл о бамбуковой ловушке, которой поймал рыбу, это подобно тому, как металл выплавляется из руды. Однажды выплавленный, металл уже не удастся обратить обратно в руду. Даже если на несколько тысяч лет зарыть в землю однажды выплавленный чистый металл, он всё равно будет сверкать. Эта неизменность и ценна в металле. Подобно этому, если однажды пробудился, разобрался, где ложные страсти, а где просветление сатори, тогда уже это просветление сатори, и ложные страсти больше к нему не примешаются.

Облака закрывают луну, но луна и облака разделены. Это всего лишь облака прячут луну. Как только облака разойдутся и небо прояснится, луна покажется сама собой. Так и мы просто не можем увидеть наш ум-луну, который сокрыт облаками страстей и заблуждений, но это не означает, что нет луны, что зовется природой будды. Непременно есть. Если тихо сидеть в дзадзэн, то когда разойдутся облака страстей и заблуждений, увидишь, что полная осенняя луна и есть твой ум-сердце. «Мое сердце подобно осенней луне». И нужно в этом удостоверится. Когда разойдутся облака, ухватываешь состояние, где чистая полная луна висит в небе, если здесь еще сильнее ухватываешь «Му», то это «Му», которое освещает три тысячи миров. Когда входишь в комнату для сандзэн, там нет ни мужчины, ни женщины. Там нет нужды в скромности. Нужно лишь удерживать «Му», которое подобно полной осенней луне, ярко освещающей небо и землю.

Не думай, что сияние

появилось лишь после того,

Как разошлись облака!

Утренняя луна

Была на небе всегда.

Так сложил поземельный наставник Буккоку[clxviii]. Хотя, может быть, вы и думаете: «Облака разошлись, и вот, какая же ясная вышла луна!», — но это не так! Хотя и разошлись облака благодаря дзадзэн, но луна ярко светила там всегда!

Холодный свет единого луча — древнее времен Царя Величественных Звуков.

Сверкание луны — это «холодный свет единого луча». В самом деле, поразительное сверкание. Это ясное яркое сверкание холодной луны. Острое сияние, словно вызывающее дрожь. «Древнее времен Царя Величественных Звуков».

Говорится, что будда по имени Царь Величественных Звуков[clxix] — это самый первый Будда, появившийся в этом мире, это самый древний Будда, то есть говорится о мире еще до его рождения. Будда Царь Величественных Звуков родился в древности, сотни, тысячи, десятки тысяч, десятки миллионов кальп тому назад, и это сияние освещало весь мир еще раньше, до начала этих сотен, тысяч, десятков тысяч, десятков миллионов кальп. Это сияние, пронизывающее прошлое, настоящее и будущее в десяти кальпах, изначальное и бесконечное, пронизывающее безграничное пространство, пронизывающее безграничное время, есть сияние природы будды. «Холодный свет единого луча — древнее времен Царя Величественных Звуков».

Пронизывающее вдоль три мира, поперек охватывающее десять направлений[clxx]. Понять это сверкание природы будды и значит: «Бык забыт, человек остается». Когда смотришь на картинку «Бык забыт, человек остается», то быка нигде нет, не загнан ли бык уже в стойло? Лишь сидит один человек. На это стихотворение говорит:

Оседлав быка уже смог добраться до родных гор,

Бык свободен, человек же остановился.

Когда ты добрался верхом на  быке домой, бык больше не нужен. Нет больше необходимости удерживать поводья. Можно и отпустить. Пусть идет туда, куда захочет. Пусть есть траву, пусть спит развалившись, пусть делает все, что ему заблагорассудится. Можно уже совсем забыть о такой вещи, как бык. Когда не стало быка, природа будды и в самом деле свободна. Нет ничего, что бы стоило искать. Между небом и землей нет ничего, что бы ты искал. Просто встретил еду — поешь, встретил чай — попей чаю. Просто когда голоден, ем; когда устал, сплю. Просто когда живот опустел — поешь; захотелось спать — поспи. Это картина, когда добрался до окончательной точки человеческого существования.

Как-то ко мне пришел ученик и спросил: «Какова цель человеческой жизни?», я ответил: «Бездельничать!» «Что? Бездельничать?», – изумился ученик, но пока есть цель, значит еще не достиг конечной точки человеческого существования. Когда достиг конечной точки, то бездельничаешь. В «Сутре Бодхисаттвы Внимающего Звукам Мира»[clxxi] есть слова: «Как Бодхисаттва Авалокитешвара, Внимающий Звукам Мира, бездельничает в этом мире Саха[clxxii]?». Бодхисаттва Авалокитешвара пришел в этот мир, чтобы спасать все множество живых существ, однако он делает это, бездельничая.

Когда прибудешь к окончательной точке человеческого существования, то нечего искать, только лишь бездельничать. «Человек же расслаблен». Есть что-то – хорошо, нет – тоже хорошо. Жив – хорошо, умер – тоже хорошо. Радость – хорошо, грусть – тоже хорошо. Дождь идет – хорошо, солнце светит – тоже хорошо. «Каждый день – хороший день»[clxxiii].

Алое солнце выше трех бамбуковых шестов, ты же все еще видишь сны.

Солнце уже взобралось на высоту трех бамбуковых палок для сушки белья, поставленных одна на другую, а ты все крепко спишь. Вернулся домой после долгого отсутствия. Никого не стесняешься. От души потянулся, широко зевнул и заснул, раскинув руки и ноги. С самого рождения мы находились в духовном поиске, бродяжничали. Даже не с рождения, а с безначального прошлого, множество кальп назад, еще до того, как начался мир, мы были в духовном бродяжничестве. Теперь же мы вернулись домой, к истоку будды. «Мама, разреши мне завтра подольше поспать. Позволь мне спать и громко храпеть три дня подряд». Нужно испытать на вкус такое состояние. Ты искал на протяжении многих лет путь Будды, чтобы сделать его своим, — и теперь уже нечего искать между небом и землей.

Кнут и поводья теперь не нужны, повесил их в соломенной хижине.

Кнут, что крепко держал до последнего времени, чтобы стегать быка, поводья – всё это стало теперь не нужно. Стало бесполезным. Можно теперь повесить в углу сарая. То, что до сих пор всегда считал важным для своего будущего — «Записи Голубого Обрыва», или «Застава без ворот», или даже «Десять картинок с быком» — всё это теперь стало бесполезным. И даже коаны, и печать-инка — всё это теперь не может пригодиться.

Когда Наставник Дзэн Линьцзи покидал Хуанбо, Хуанбо позвал монаха, исполнявшего обязанности служки-дзися[clxxiv], и сказал: «Принеси мне дощечку дзэнбан[clxxv] и столик-подставку для книг прежнего Наставника Байчжан!». Хуанбо собирался передать Линьцзи в качестве подтверждения получения свидетельства инка дощечку дзэнбан и столик-подставку, которые он сам получил от своего Наставника Байчжан. И тут Линьцзи сказал: «Служка, принеси мне огня». То есть он имел ввиду: «Эти все не нужно, сожги их!».  Если подумать, то такие вещи не нужны. И плащ-кашая, что передавался от Будды Шакьямуни, и его чаша для подаяния – всё это не нужно. И коаны не нужны. «Кнут и поводья теперь не нужны, повесил их в соломенной хижине». 

Иккю: сложил:

Как же радостно!

Жить в доме пустоты,

Спать в одиночестве,

Положив в изголовье

Гору Сумеру![clxxvi]

Я вернулся домой, и весь мир стал моим. Потому, как я стал хозяином мира, более нет ничего, чего нужно стесняться. Громко храпеть на подушке–Фудзи. Говорят, что Такасуги Синсаку[clxxvii] написал такое стихотворение:

Хочу убить

Ворона-солнце

Трех тысяч миров,

Стать хозяином

И спать допоздна.

Это не то состояние сознания, здесь автор находится в стесненном состоянии, он вынужден делить постель с кем-то еще. Солнце уже в зените, но все еще спишь и громко храпишь. Здесь же говорит тот, кто не знает, что такое сон допоздна, кто еще не ощутил, что существует мир превосходящей все природы будды, все еще слоняется по миру различений – этот человек плохой, а этот человек хороший.

Что за жалость:

Человек, превзошедший

Хорошее и плохое,

Не знает ничего

О тростнике аси в Нанива.

«Тростник аси в Нанива» это тростниковые заросли на реке Ёдогава. «Это аси», – говорят одни. «Нет, в нашей стране это зовется ёси!» – спорят другие. Так возникает спор об аси и ёси, и ничего не выходит[clxxviii]. Разве не одна и та же это трава? Так же бессмысленно спорить о плохом и хорошем, когда мы слоняемся по миру различений, по миру суждений. Когда слоняешься по такому миру различений, все   плохи, все – аси. Вот так вот ссориться, не обращая на это внимания – достойно миллиона сожалений! Пронзить насквозь суждения о хорошем и плохом — не есть ли это наше изначальное лицо, не есть ли это наша природа будды? Там, где рассеялись облака плохого и хорошего, не сияет ли ярко луна истинной сущности?

Люди в миру думают, что облака — это «плохо», а луна — это «хорошо». Хорошее существует лишь по отношению к плохому, хорошее и плохое зависят от состояния, от точки зрения, от человека. Это не что-то определенное. «Когда он прав, я неправ, когда я прав, он неправ, и мы оба просто болваны». Думать, что облака «плохи», а луна «хороша», — это непростительная ошибка. И хорошее, и плохое — это облака. Там, откуда убраны и плохое, и хорошее, проявляется вечное, неизменное сияние, подобное металлу, который выплавлен из руды.

8. Человек и бык – оба забыты

 Предисловие Цыюаня:

Снимая и откидывая мирские чувства, мысли о святости все опустошил. Там, где есть будда, не околачиваешься. Оттуда, где нет будды, во чтобы то ни стало спешно бежишь. Если двойственность не проявляется, даже тысячью глаз сложно уследить. Сотни птиц приносят цветы в клювах – что за постыдное зрелище!

Китайское стихотворение Гоань Шиюаня:

Кнут и поводья, человек и бык – все ушло в пустоту,

Голубое небо пустынно и широко, вере сложно его пересечь,

Как может снег уцелеть в поднимающихся языках красного пламени?

Дошедший сюда поистине способен сравниться с Патриархами

Японские песни Сё:тэцу (вака):

Нет ни облаков,

Ни луны, ни кустиков кацура,

Ни деревьев,

Все чисто выметено,

Небо наверху.

Изначально

Дхарма сердца —

Какова она?

Назовёшь ее ничем,

Или сном, или явью?

Восьмая картинка «Человек и бык – оба забыты». Здесь нет ни просветления сатори, ни Дхармы к которой пробудились, ни человека, который пробудился. Здесь неприкрытая природа будды. Поистине достигнута вершина практики, это совершенный круг. Иными словами, один лишь круг-энсо:.

В школе Дзэн еще с древности часто изображали этот круг, и к нему зачастую добавляли строки вроде таких: «Лепешка моти? Или рисовый шарик данго[clxxix]? Или обруч от кадки?», «Съешь это, а затем выпей чаю». Строкой Сэнгай[clxxx] была такая: «Тринадцать, семь». Это значит, что такой вот совершенный круг и есть наша природа будды.

«Круг — то же, что и небесные просторы, нет того, чего бы не хватало, нет и излишка». Ни мужчина, ни женщина; ни молодой, ни старый; ни богатый, ни бедный; ни ученый, ни неуч; ни добрый человек, ни злой. Такой мир — это самая суть нашего просветления сатори.

Снимая и откидывая мирские чувства, мысли о святости все опустошил.

Мирские чувства вроде желания выпить сакэ или тяги к красивой женщине уже давным-давно исчезли. Поистине словно отполированное зеркало. Словно холодно сияющая холодная луна. Если так, то не этот ли круг имеет вкус желанного просветления? — Нет, его здесь тоже уже нет.

В древности один человек решил выдать свою дочь замуж. Он отправил дочь к учителю Пути, чтобы тот обучил ее подходящему для молодой жены поведению. Когда дочь вернулась домой, отец спросил ее:

— Чему же тебя научили?.

— Он объяснил мне, что став женой, я не смогу исполнять свой дочерний долг.

Отец пришел в ярость и побежал к учителю:

— Я думал, что вы почтенный наставник, я уважал вас, а вы совершенно никчемный человек. Сказали дочери, что став женой, она не сумеет выполнять свой дочерний долг. Что же: вы учите, как стать непочтительной дочерью?

— Не говори глупостей! Хотя ей и нельзя выполнять свой дочерний долг, но  поэтому и быть непочтительной дочерью нельзя! Если думать, что выполняешь дочерний долг, это перестает быть выполнением дочернего долга!

Такая вот история есть. Лишь подумал: «Я просветлен», то уже нет просветления сатори. Лишь подумал: «Мой ум-сердце чист», — как уже нет чистоты.

Там, где есть будда, не околачиваешься. Оттуда, где нет будды, во чтобы то ни стало спешно бежишь.

Там, где есть будда, там, где есть просветление сатори, нечего слоняться в таких местах. Современные люди, чтобы ни сделали, очень часто выражают благодарность. Непрерывно благодарят:  «Спасибо большое», «Я так Вам обязан», «Вашими молитвами». Как бы то ни было, это религиозное чувство, это замечательно, но пока есть чувство благодарности, нет истинности. Все еще не вернулся домой. Все еще приходишь в гости к Будде, поэтому нельзя не рассыпаться в благодарностях.

Один мё:ко:нин[clxxxi] по имени Сё:ма из местности Сануки как-то днем заснул перед изображением Будды. Один из его спутников набросился на него:

— Эй, Сё:ма, ты болван! Что за манеры перед изображением Будды Амида! Как можно развалиться в таком месте и спать?

Услышав это, Сё:ма нехотя поднялся и сказал:

— Я нахожусь перед родителем! Поэтому могу тут и вздремнуть! А то, что вы не можете спать перед своим родителем, говорит о том, что вы его пасынки!

И пока вы твердите: «Спасибо», «Прошу прощения», вы все еще не вернулись в родительский дом, все еще остаетесь гостями.

Сказано: «Не оставайся там, где есть Будда, не будь нигде стесненным». Тогда должны ли мы оставаться там, где Будды нет, в мире, где нет истины? «Оттуда, где нет будды, во чтобы то ни стало, спешно бежишь». Живо беги оттуда, где нет Будды! Не нужно быть с теми, кто благодарит, но это не значит, что нужно присоединяться к шайке бандитов, что шляются в районе Санномия. Сыновья почтительность дурно пахнет, но непочтительность еще хуже. То место, где пахнет Учением Будды, ненавистно, но то место, где нет и намека на Учение Будды, еще хуже. Что же хорошо? Совершенный круг. Прекрасно то место, где ничего не думают.

Если двойственность не проявляется, даже тысячью глаз сложно уследить.

Не привязываться к исполненности благодарностью, но не привязываться и к неблагодарности. Не оставаться там, где есть будда, но не оставаться и там, где нет будды. Если осознаешь такое состояние, то это «Даже тысячью глаз сложно уследить». «Тысяча глаз» — это как у Тысячерукого и Тысячеглазого Авалокитешвары. Говорится, что даже такой Бодхисаттва Авалокитешвара не сможет ничего заметить, даже Будда Шакьямуни не будет знать.

«Наш папа недавно стал посещать Сё:фукудзи[clxxxii], и теперь совершенно не понятно, о чем же он думает». «Моей жене взбрело в голову заниматься дзадзэн, и теперь даже я, ее муж, не понимаю о чем она думает». «Наша дочь стала в последнее время какой-то странной, стала ходить в храм. Совсем не такая, как другие девушки, что происходит в ее голове, совершенно непонятно». Но никто и не должен понимать. Потому что ничего в голове не происходит. Нужно достигнуть такого состояния ума.

Сотни птиц приносят цветы в клювах – что за постыдное зрелище!

Есть такой исторический анекдот о Наставнике Дзэн Нютоу Фажун, который жил в Китае. Он был преемником Дхармы Четвертого Патриарха Дзэн Даосинь[clxxxiii], он жил в горах, где посвятил себя строгой и глубокой практике, и множество людей приняло от него Прибежище. Неудивительно, что люди почитали его, но  говорят, даже птички собирали цветы и в клювах приносили их Нютоу. Настолько проявлялась его добродетель. Однако, когда он вслед за Четвертым Патриархом Дзэн Шицзу Даосинь закончил Дело Великой Важности, птицы перестали приносить ему цветы.

Нельзя, чтобы состояние ума, которое даже Тясячерукий Авалокитешвара не может понять, было замечено горными птицами. Не должно быть такого, что каждый встречный-поперечный может разобрать. Нельзя, чтобы ваше состояние ума вызывало в простых людях чувство благоговения или чтобы они могли углядеть что-то в вашем состоянии ума. «Что за постыдное зрелище!» На японском здесь употребляется редкое слово мора – оно пришло из Индии и означает «постыдное зрелище». Если монаха будет хвалить каждый встречный и поперечный, то стыд и позор такому монаху. И не нужно выставлять напоказ свои добродетели, чтобы запутать еще больше толпы заблуждающихся, как это делают современные религиозные организации.  Никуда не годится, если говорят: «Это живое божество!» или «Явлено чудо!». А еще более ужасны те, кто побуждает других к таким ложным высказываниям.

Если ни Бодхисаттва Авалокитешвара, ни Будда Шакьямуни не понимают, не могут подглядеть и узнать, то это поистине высокое состояние, это состояние «Человек и бык – оба забыты». Но никак не получается войти в это состояние. Но даже когда войдешь, люди  никак не смогут обнаружить это. Если человек имеет отношение к религии, то это в действительности низкий уровень. Когда речь идет о религии, и премьер-министр, и высокий чиновник, и начальник компании, неожиданно становятся слепыми. Все повинуются ничтожному.

Кнут и поводья, человек и бык – все ушло в пустоту,

Кнут, которым приручал быка, поводья – все это стало ненужным. Коаны и вопросы вадо:[clxxxiv] тоже не нужны. И пробудившийся человек, и Дхарма, к которой пробудились, становятся пусты. Все выметено, нет ни пылинки.

Голубое небо пустынно и широко, словам сложно его пересечь.

Когда голубое небо прояснилось, ниоткуда не смогут прийти сообщения. «Словам сложно его пересечь». Невозможно отбить телеграмму, невозможно отправить письмо. Нет ничего, за что можно было бы ухватиться. Это такое ясное состояние ума, превзошедшее пространство, превзошедшее время, это состояние никто не может подсмотреть и разузнать. Это то, про что Бодхидхарма сказал: «Широкое и чистое, без святости»[clxxxv].

Как может снег уцелеть в поднимающихся языках красного пламени?

Как бы много не кидал снежинок в алое пламя очага, они все тают. Все тают, и ничего после не остается. Падает ли снежинка, что зовется «хорошо», она тает. Падает ли снежинка, что зовется «плохо», она тает. И заблуждение, и просветление сатори; и демон, и будда – все тает. Это состояние и есть «Человек и бык – оба забыты».

Дошедший сюда, поистине способен сравниться с Патриархами.

Поняв такое состояние впервые понимаешь Дзэн. То есть точь-в-точь совпадаешь всем нутром с Бодхидхармой.

Нет ни облаков,

Ни луны, ни кустиков кацура,

Ни деревьев,

Все чисто выметено,

Небо наверху[clxxxvi].

До сих пор облака скрывали луну, думал: «Ну, и не надо», потом облака полюбил, но и эти облака тоже исчезли. Страстно желал, чтобы вышла луна, но и она исчезла. Говорят, что на луне есть дерево кацура[clxxxvii], но и это дерево тоже ушло, все исчезло.

Изначально

Дхарма сердца —

Какова она?

Назовёшь ее ничем,

Или сном, или явью?

«Изначально нет ни единой вещи». Один круг-энсо:. В будде нет излишка, в простом человеке нет недостатка. «Круг то же, что и небесные просторы». Все выметено, это мир круга-энсо:. Мир совершенного круга. Наставник Гудо: начертил круг вокруг Миямото Мусаси. И говорят, что Мусаси не мог выйти за пределы этого круга. Вот что это. Это тайная хитрость Дзэн.

Такое состояние — это мир наивысший, куда вы взобрались, выходящий за пределы самого высокого пика Эвереста. Если ты не можешь выйти за пределы такого состояния, то нельзя и упоминать о том, что понимаешь Дзэн. Проходишь сквозь коаны или не проходишь не в этом проблема. И не имеет никакого значения, сколько коанов ты прошел. Такое четкое состояние ума крепко ухватить — это и значит впервые суметь «увидеть свою природу, стать буддой»[clxxxviii].

9. Вернуться к основе, возвратиться к источнику

  Предисловие Цыюаня:

Изначально совершенно чистый, не пристанет ни единой пылинки.

Наблюдаешь за расцветом и увяданием имеющего облик, пребываешь в покое и тишине не-деяния.

Не то же самое, что изменчивые наваждения, — но как не поддаться тяге исправлять?

Реки голубые, горы зеленые, сидишь и наблюдаешь становление и исчезновение.

Китайские стихи Гоань Шиюаня:

Вернулся к основе, пришел обратно к источнику — уже истратил силы

Не лучше ли просто уподобиться слепым и глухим?

Изнутри хижины не видишь вещей снаружи хижины,

Воды сами ширятся-ширятся, цветы сами краснеют.

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Когда в горах идешь

путем Дхармы,

не оставляя следов —

Сосны зелены,

На цветах белая роса.

Девятая ступень «Вернуться к основе, возвратиться к источнику». Это возвращение к основе, к источнику. Где же поместить коренной источник вселенной – это важный вопрос в нашей жизни. В религиозных учениях обычно коренной источник вселенной полагают в боге. В христианстве говорится, что Бог создал небо и землю. Говорится, что и мы живем по воле Божьей, и десять тысяч вещей действуют согласно промыслу Божьему. А в учении Чистой Земли коренной источник вселенной — будда Амида. Наше существование возвращается к Изначальному обету будды Амида. Опять же, если говорить с точки зрения буддийских школ, то коренной источник вселенной, изначальная сущность вселенной — это истинно-сущностный Мир Дхармы[clxxxix]. Если посмотреть с точки зрения сегодняшней науки, то коренным источником вселенной будут элементарные частицы, атомы, энергия. Говорится, что коренным источником вселенной является материя. В терминах философии, когда говорят, что коренной источник вселенной есть сердце-ум, то это идеализм, а когда говорят, что материя, — это материализм. Исходя из таких коренных точек зрения появляются различные взгляды на мир.

В таком случае — где же располагает школа Дзэн коренной источник? Там, где «человек и бык – оба забыты». Нет ни меня, ни быка, лишь круг-энсо:. В чистом, без единой соринки, сердце-уме нет противопоставления «меня» и «мира». Поэтому нет ни единого рассудочного заблуждения вроде: «На чём основаны взгляды на жизнь?» или «В чём цель?». Там, где ум-сердце, в котором нет ничего, сплавляется в единое со вселенной, — и есть коренной источник. Там, где превзошел время и пространство, где я и вселенная стали одним, — и есть коренной источник. Как раз об этом говорится: «Внутри того, где ”нет ни единой вещи“ — неистощимая сокровищница, где есть цветы, есть луна, есть башни». У меня нет ничего в сердце-уме. Такое сердце-ум есть одно со вселенной, где есть всё, и между нею и сердцем нет ни малейшей разницы. Здесь наш коренной источник — это пробуждение к тому, что стало неподвижным и вечным

Этот коренной источник не движется из-за нашего опыта. То есть это пробуждение к тому, что совершенно не движется. Если размышлять головой, то это не такой взгляд на вселенную, где нельзя не верить в существование Бога, создавшего ее. Это и не рассуждение: «Нет такой вещи, которая создала бы вселенную». И не безосновательный идеализм, где просто ум-сердце создает вещи. И не простое объяснение, что истинным телом вселенной является истинно-сущностный Мир Дхармы.

Чистое, ни о чем не размышляющее ум-сердце полностью одно со вселенной, где есть всё, — вот это и ничто другое является нашим абсолютным основанием. Вернуться сюда и значит «вернуться к основе, прийти обратно к источнику».

Изначально совершенно чистый, не пристанет ни единой пылинки.

Чистое, без единой соринки место, где «внутреннее и внешнее, угасание и становление стали одним», где небо и земля стали одним со мной, — это изначально совершенно чистое место, где не собирается ни единой пылинки. Как говорил Шестой Патриарх: «Изначально нет ни единой вещи, где же может быть место, где собираются пыль и сор?»[cxc]. Это чистота, когда видишь цветок — и сливаешься воедино с цветком. Если обратившись к цветку, подумаешь: «Как же красиво!» — то тут же пыль и пристанет. И даже если подумаешь: «Вот он есть», — тоже пыль пристанет. Если подумаешь: «Он расцвел благодаря кому-то», — то пыль пристала. Не думающий ни о чем цветок и «я» становятся одним, — цветок, лишь цветок. Это и есть то место, где не собирается не единой пылинки.

Наблюдаешь за расцветом и увяданием имеющего облик, пребываешь в покое и тишине не-деяния.

«Расцвет и увядание имеющего облик» — это изменения имеющего форму объективного мира. «Покой и тишина не-деяния» это чистое состояние ума, подобное зеркалу, в котором нет ничего. Это можно прочитать и наоборот. «Наблюдаешь за расцветом и увяданием имеющего облик, пребываешь в покое и тишине не-деяния». Умом-сердцем, подобным ничего не имеющему зеркалу, ничего не просчитывающим, не имеющим различений, видишь облик этого изменчивого мира как он есть. Если тихо наблюдать таким чистым умом-сердцем, ничем не увлекаясь, ни за что не хватаясь, то нет ни добра, ни зла, ни приобретений, ни потерь, ни уродливого, ни милого. Это возможность отражать мир таким, как он есть, подобно тому, как зеркало отражает вещи.

Не то же самое, что изменчивые наваждения, — но как не поддаться тяге исправлять?

Сутры объясняют, что этот мир подобен наваждению, подобен сну, подобен пене, подобен росе; на самом деле этот мир это мир непостоянства, мир непрекращающихся изменений и перемен. На самом деле нет ничего, что существует. И поэтому смотреть на мир — это всё изменчивые наваждения. Буддийское учение Хинаяны говорит, что так как этот мир непостоянен, то не стоит иметь с ним дела, а нужно лишь заниматься своим собственным спасением; но если глаза откроются к действительному просветлению сатори, то ясно – этот непостоянный мир, как он есть, есть мир будды. Это «Не то же самое, что изменчивые наваждения, — но как не поддаться тяге исправлять?». Такой, как он есть, не приукрашенный исправлениями и уточнениями, — это мир будды. Если открыл просветление сатори, то мир рождения, старения, болезней и смертей — всё это, как оно есть, есть истина.

И Рё:кан[cxci] сказал так: «В то время, когда встречаешь несчастье, хорошо встречаться с несчастьем; в то время, когда встречаешь смерть, хорошо встречать смерть, — это Чудесная Дхарма преодоления несчастий». Если открыл просветление сатори, то этот непостоянный мир, как он есть, и есть истина.

Реки голубые, горы зеленые, сидишь и наблюдаешь становление и исчезновение.

Воды голубые, горы зеленые, мир, как он есть, абсолютен, наше истинное жилище. Посмотрите на мир как он есть и увидьте его как он есть. Не просто так, как оно есть, а что бы ни увидел – красиво, что бы ни увидел – истина, — открыть такое око, значит «Вернуться к основе, прийти обратно к источнику».

Туман и дождь в горах Лушань, волны на реке Чжэцзян.

Если так и не достиг их, множество сожалений не исчезают.

Сходил и вернулся, ничего особенного.

Туман и дождь в горах Лушань, волны на реке Чжэцзян.

Может быть вы когда-нибудь страдали на протяжении долгих лет, что до сих пор не посетили ту местность, что является одним из лучших пейзажей Поднебесной, и вот, однажды, увидели, то, что и не стоило бы считать одним из лучших пейзажей Поднебесной. Если открыть просветление сатори, то этот мир, в котором мы живем, как он есть – Чистая Земля, как он есть – Небеса. Нечего искать. «После просветления сатори, то же, что и до просветления сатори». После того, как пробудишься, ты такой же, как и был непробужденный. Отлично уже то, какой есть. Спасен таким, как есть. Это «Поскольку наступает успокоение и прекращение страданий прямо сейчас, именно здесь и есть Лотосовая Земля, именно это тело и есть будда!»[cxcii].

Вернулся к основе, пришел обратно к источнику — уже истратил силы.

Чтобы вернуться к этой основе, прийти обратно к источнику, до сих пор старался изо всех сил. Вышел из дома в поисках быка, нашел его следы, увидел облик быка, поймал быка, наконец-то приручил, и затем, оседлав его, вернулся домой. Сверх того, забыл быка, забыл себя, вернулся к тому, с чего начал. Если подумать, то это нечто, потребовавшее ненужных тяжких трудов. Тяжкий труд не принесший результата. Раз хорошо и так, как оно есть, можно было бы и не прикладывать столько усилий и не трудиться тяжело ради поиска быка. Если хорошо, как оно есть, можно было бы не уходить в монастырь и не жевать там рисовую кашу.

Не лучше ли просто уподобиться слепым и глухим?

Если попробовал тяжко потрудиться, и в итоге стало всё хорошо, как оно есть, и всё, в конце концов, хорошо, как оно есть, — нет нужды изнурять себя практикой. С самого начала лучше чувствовать себя словно бы слепым и глухим. Потому что нельзя быть захваченным внешними вещами. Потому что нельзя быть захваченным каждой из многих мыслей. Подобно тому, чьи глаза не видят, не быть захваченным видимым, подобно тому, чьи уши не слышат, не быть захваченным звуками; а если не захвачен ни тем, что видишь, ни тем, что слышишь, не будет ли так, что никакая практика не потребуется? Мы обладаем с самого рождения умом-сердцем, чистым изначально, без единой соринки, потому нужно просто вернуться к этому уму-сердцу без-мыслей, и разве есть какая-то нужда заниматься какой-то практикой?

Изнутри хижины не видишь вещей снаружи хижины,

Воды сами ширятся-ширятся, цветы сами краснеют.

Когда окна в доме закрыты, то даже если снаружи что-то есть, ничего не увидишь. У нас есть шесть окон, шесть чувств-корней: глаза, уши, нос, язык, тело и мысли, если эти окна закрыть, не о чем будет думать, ум-сердце будет словно зеркало, тогда это и будет изначальная чистота. Из этого места, где нет ничего, теперь если открыть окна, посмотреть наружу, там «воды сами ширятся-ширятся, цветы сами краснеют». И если посмотреть внутрь собственного ума-сердца, там нет ничего. Когда это сердце, в котором нет ничего, разбивает скорлупу «не-вижу, не-слышу, не-думаю», становится одним с внешним миром, понимает, что мир, который видит, и мир, который может быть увиденным, есть совершенно одно и то же, «воды сами ширятся-ширятся, цветы сами краснеют», мир природы как он есть истина.

Такой мир и есть «Вернуться к основе, прийти обратно к источнику». Это точно обратная сторона предыдущей ступени круга-энсо:. Если обратная сторона это круг-энсо:, где нет ничего, то внешняя сторона это «Вернуться к основе, возвратиться к источнику», где цветут цветы сливы, текут воды. Хотя это внешняя сторона и оборотная, тем не менее, это одно.

Когда в горах идешь

Путем Дхармы,

Не оставляя следов —

Сосны зелены,

На цветах белая роса.

У птицы, парящей в небе нет следов. Не оставляет никаких следов. И подобно этому Дхарма Будды есть то, что не оставляет никаких следов. «Дхарма Будды не есть Дхарма Будды, вот почему она зовется Дхарма Будды»[cxciii]. Это то, что зовется Дхармой Будды. В Дхарме Будды нет никаких правил, вроде: «Нужно верить в то-то», или «Таким образом нужно поклоняться Будде», или «Только это нужно соблюдать». Нужно лишь понять свое изначальное ум-сердце. Это и есть Дхарма Будды.

В Дхарме Будды нет никаких следов. Если таким умом-сердцем без следов посмотреть на свои прежние горы, то сосны там зеленые, цветы красные. Ум-сердце это то, в чем нет ничего. Если поймешь, что это то, что чисто изначально, там нет ни единой пылинки, тогда твои исходные горы, как они есть, и есть реальность, как она есть. Это «своё», как оно есть, есть будда. Сосны зеленые, цветы красные. «Поскольку наступает успокоение и прекращение страданий прямо сейчас, именно здесь и есть Лотосовая Земля, именно это тело и есть будда».

10. Входишь на рынок с опущенными руками

  Предисловие Цыюаня:

В одиночестве закрылся за воротами из валежника, даже тысяча мудрецов не сможет узнать.

Спрятал свой свет, избегаешь следов прежних мудрецов.

Держа в руках тыкву-горлянку, входишь на рынок, опираясь на посох, возвращаешься домой.

В кабаках и харчевнях всех превращаешь в будд.

Китайское стихотворение Гоань Шиюаня:

Грудь обнажил, идешь босиком, входишь на рынок.

Заляпан глиной, засыпан пеплом, смеешься во весь рот.

Не пользуешься тайными силами богов и отшельников,

При встрече с тобой на засохшем дереве распускаются цветы.

Японская песня Сё:тэцу (вака):

Руки висят,

Ноги в небе,

На Горе мужей — Отокояма

На засохшей ветке

Отдыхают птицы.

Наконец-то добрался до последней ступени «Десяти картинок с быком». После того, как в самом начале вышел на поиски быка, нашел следы быка, нашел быка, поймал быка, приручил быка, оседлав его вернулся верхом домой. После того, как вернулся домой, забыл быка, там осталось только «я». На восьмой ступени «Человек и бык — оба забыты». И человек, и бык, вместе забыты. Девятая ступень — это «Вернуться к основе, возвратиться к источнику». Это значит постичь, что сосны зеленые и цветы красные, как они есть, эти небо и земля, как они есть, — это коренной источник вселенной. И теперь десятая ступень «Входишь на рынок с опущенными руками».

Здесь появляется Наставник Хотэй[cxciv]. Достоверно не известно, кто это, но предание гласит, что был такой человек из местности Минчжоу в провинции Фэнхуа. Это был мужчина, который совершенно не заботился о своем внешнем виде, в действительности он очень странно выглядел. С низким лбом, огромным животом, длинными, висящими мочками ушей. Носил изношенную одежду, всегда таскал при себе мешок, рогожу и посох, и когда ему вздумается, укладывался вздремнуть. Когда он получал что-нибудь в качестве подаяния, он клал это в свой мешок, и когда встречал детей, раздавал им содержимое своего мешка. Так, гуляя и болтая, он жил в гуще народа.

Так он провел всю жизнь, но во втором году Чэнь-мин, династии Поздней Лян[cxcv], когда настало время его ухода, он сел в созерцание дзадзэн на краю скалы сразу за галерей монастыря Юэлиньсы[cxcvi], и сочинив гатху, скончался.

Майтрейя, истинный Майтрейя,

Воплощен в сотнях, тысячах, миллионах.

Указывают на людей нашего времени —

Но людей своего времени сами не знают.

Сложив это стихотворение, он спокойно скончался. Потому как он сложил такое стихотворение, и еще потому что после его ухода неоднократно являлся его образ, люди стали считать, что Хотэй — это, не иначе, пришедший на землю Майтрейя[cxcvii], и стали относиться к нему как к очень важной особе.

Если поехать в китайские монастыри, куда бы ни пошел, повсюду напротив зала Будды[cxcviii] будет установлено большое изображение Хотэя, которому поклоняются. В Японии так сделано в главном монастыре школы О:баку[cxcix] Мампукудзи в Удзи[cc]. Этот Наставник Хотэй, забыв собственное тело, отбросив собственное положение, погрузившись в самую гущу народа, занимался «спасением множества живых существ», поэтому люди стали верить, что он есть будда Майтрейя, пришедший на землю в превращенном теле.

Если говорить о Майтрейе, то считается, что это будда, который явится в будущем, через 5 670 000 000 лет. В христианстве его бы назвали «мессией». И в новой синтоистской школе Оомотокё: поклоняются Майтрейе. В Китае Наставник Хотэй высоко почитается как Майтрея.

Итак, «входишь на рынок с пустыми руками». Здесь «рынок» означает «город». Означает, что входишь прямо в город и пустыми руками «спасаешь множество живых существ».

Вплоть до седьмой ступени — «Бык забыт, человек остается» — есть пастушок, который приручает быка, этот пастушок пропадает, когда «человек и бык оба забыты». И затем здесь внезапно появляется Наставник Хотэй. Странная история. Нелогичная история. Предыдущая ступень, девятая —«Вернуться к основе, возвратиться к источнику» — это мир естественной сущности закона, где горы зеленеют, воды текут, мир «истинного знака всех дхарм», утверждающий естество как оно есть, это Чистая Земля. «Родиться в других землях»[cci] это значит войти в такой мир, а «Войти на рынок с опущенными руками» — это значит выйти оттуда, чтобы «вернув себе облик, передавать заслуги»[ccii]. В самом начале ребенок покидает дом, чтобы найти быка, достигает абсолютного состояния, когда «человек и бык оба забыты», и когда выходит оттуда, это абсолютно другой человек: он становится Наставником Хотэй.

Мы ищем путь, входим в самадхи «Знака Му», достигаем кэнсё:, и когда «человек и бык оба забыты» — это место, где нет ничего, круг-энсо:. Тогда неожиданно приходит Великое Просветление: то, что видишь, то, что слышишь, все становится «Знаком Му», и горы «Знак Му», и реки «Знак Му». И столб — «Знак Му», и порог — «Знак Му». Всё становится «Знаком Му». Если превзойти это состояние, выйти из него, то пастушок — уже не прежний пастушок. Становится совершенно другим человеком, выходит Наставник Хотэй.

Точь-в-точь как руда, отправленная в жар доменной печи, после того как она там полностью расплавится и размягчится, выйдя из печи, превращается после выплавки в прекрасную медь. Круг-энсо: — это полностью расплавленная руда. Когда выйдешь оттуда, прежний ребенок исчезает. В миг, когда «Вернув себе облик, передаёшь заслуги», становишься превосходным буддой. Это значит: «Не будь близок лишь только с Чжаочжоу, а иди вместе, рука об руку, с Патриархами прошлого». Достичь состояния, одинакового с Наставником Чжаочжоу, и выпрыгнуть оттуда. Достигнуть состояния, одинакового с Буддой Шакьямуни, с Бодхидхармой — и выпрыгнуть оттуда. Ребенок, который с первой ступени отдавал все силы практике, после того как достиг этой десятой ступени, тотчас же появился здесь в виде превосходного Наставника Хотэй.

В одиночестве закрылся за воротами из валежника, даже тысяча мудрецов не сможет узнать.

Такое состояние ума, проникнувшее в путь, лишь самому можно понять, «словно немой увидел сон, и лишь он сам знает о нем». Точно закрыл ворота,  и даже тысяча мудрецов, Будда Шакьямуни, Бодхидхарма не смогут подглядеть. Это состояние, которое никто не имеет возможности подглядеть.

Словно бы ты, совсем один, заперся за воротами из валежника, и ни Будда Шакьямуни, ни бодхисаттва Авалокитешвара не имеют понятия о твоем Изначальном Лике, ни о чем не думающем. Нет ничего, и хотя понимаешь это чистое без единой пылинки ум-сердце, которое подобно чистому кругу-энсо:, но возвращаешься к основе, не подавая вида, что понимаешь. Возвращаешься к глупости, «смягчаешь свет, сравниваешься с пылью»[cciii]. Хотя и открыл это превосходное просветление сатори, но такое состояние, когда забыл о том, что пробудился: «В одиночестве закрылся за воротами из валежника».

Хотя и открыл превосходное просветление сатори, не подавая вида, что пробудился, как Наставник Рё:кан, или попрошайка То:суй, или же как Ханьшань и Шидэ[cciv], совершенно вернулся к глупости, стал обычным глупцом, — это состояние, когда у тебя такое лицо, будто ты ничего не понимаешь.

Хо:нэн Сё:нин так говорил: «Кто верит в повторение имени Будды, тот, хотя бы и изучал  тщательно всю свою жизнь Закон Будды, должен стать болваном, не знающим ни строчки, невежественным, как только что постриженная монахиня, не вести себя, как мудрец, повторять лишь имя Будды». То есть какие науки ты ни изучал бы, даже если ты ученый и прочел абсолютно все книги на свете, — не показывай своей учености, а славь имя Будды, как совершенно невежественная монашка, что не может прочитать и знака. Таким должен быть путь, по которому идет изучающий учение Будды.

Спрятал свой свет, избегаешь следов прежних мудрецов.

Достигнув такого абсолютного, всё превосходящего состояния, полностью забыл о таком высоком состоянии, завернулся в поношенную одежду, вышел в город и слоняешься среди народа. «Прежние мудрецы» — это Патриархи, Учителя, великие монахи и мудрецы прошлого. Путь, по которому они прошли, — это «рельсы» это «следы». И наставник по имени Цыюань тоже, похоже, был весьма хитрым человеком: сказал, чтобы не следовали пути прежних мудрецов.

Если говорить об известных монахах и мудрецах прошлого, они надевали пурпурные облачения[ccv], накидки – кэса[ccvi] из золотой парчи, чинно и торжественно проповедовали, давали наставления-тэйсё:, и таким образом «спасали множество живых существ», — а Цыюань бунтует против этого, говоря, что такой установленный способ поведения совершенно неинтересен!

Держа в руках тыкву-горлянку, входишь на рынок, опираясь на посох, возвращаешься домой.

Бесцельно, повесив на руку лишь тыкву-горлянку[ccvii], выходишь в самый центр новых районов, в самую гущу около станции Санномия.  Затем, устав, опираясь на посох, возвращаешься домой. Такое состояние — это состояние Наставника Хотэй.

В кабаках и харчевнях всех превращаешь в будд.

«Кабак» — вроде местных распивочных с дешевой выпивкой. Засовываешь нос и в ночные забегаловки, где подают жареных кур, присаживаешься и в уличных закусочных с крестьянским супом одэн. Это «В кабаках и харчевнях». Выпиваешь с всеми подряд в харчевнях, став совершенно беззаботным. Облачение и монашескую накидку снял, выкинул, оголившись, смешался с толпой, и все тобой довольны — те, кого видишь, с кем вместе пьешь. Всем приносишь успокоение. Будь это городские дядюшки или шайка бандитов, влияешь на всех, все открывают просветление сатори. Это то, как живет Наставник Хотэй, пример для Наставника Цыюань.

Никак нельзя, нацепив фиолетовое или пурпурное облачение, накидку из золотой парчи, с просветленным лицом, таким, что и мухи не убьешь, идти, словно шествуешь в процессии князя. Отбросить всё, полностью оголиться, раствориться в городской толпе, жить, покрывшись грязью вместе со всеми. Тогда все, с кем столкнешься, будут спасены. Это и есть «Входишь на рынок с опущенными руками».

Грудь обнажил, идешь босиком, входишь на рынок.

Заляпан глиной, засыпан пеплом, смеешься во весь рот.

Всё открыто нараспашку. Ничего не прячешь. Не нужна верхняя одежда. Нет нужды в ярлыках. Открыл заросшую волосами грудь, до самого пупа, и к тому же босяком вышел в новые районы и в район Фукухара. Если делать чересчур величественное просветленное лицо, то все придут в ужас, поэтому не показывает, что завершил свою практику, на лице нет и признака образованности. И впрямь, лицо измазал глиной, обсыпался пеплом, и хохочет во весь рот, словно полный дурак. Это лицо ни о чем не говорит. «Смеешься во весь рот». Смеется так, что челюсть вываливается. Все, кто соприкасаются с таким смехом, возвращаются к чистому доброму сердцу-уму, сами пробуждаются к Природе будды. Не читает проповедей, не дает наставлений-тэйсё:, но все, кто видят лицо этого бонзы, спасены.

И в современном обществе есть люди, которые спят ввосьмером на трех татами[ccviii] , и во сне, в такой тесноте, младенцы гибнут от удушья. И если религиозный деятель, ничего не зная о такой действительности, чванливо надевает накидку из золотой парчи, то он лишь вызовет враждебность общества по отношению к себе. Мнение, что пурпурное или фиолетовое облачение чем-то ценны — не соответствует времени. Живо снимайте это все или уходите; если не жить, как живут самые низы общества, то ты не религиозный человек.

Монахи надевают рясу из рогожи, обуваются в сандалии-гэта с тесемками из бамбуковых волокон и идут к мирянам, дети удивляются и радуются, это самая большая радость для общества. Если живешь в большом монастыре, думаешь только о самом себе, размышляешь о том, как ценны золотая парча или шелк, то это просто возмутительно! И Наставник Цыюань будто бы предсказал современность. Надеваешь изношенное кимоно и выходишь в город, пьешь кофе с дядюшками или, поделив табак, куришь с молодежью. Ни с кем не враждуешь, можешь слиться с кем угодно в смехе, и тем самым влияешь на всех. Вот как должно быть.

Есть люди, которые говорят, что сколько бы лицо не смеялось, но если глаза не смеются, то это не настоящий смех, — это очень верное мнение. Посмотрите в глаза и кошке, и собаке, и, в первую очередь, человеку. Если это глаза, излучающие враждебность, как бы он ни смеялся, не сможете смеяться с ним. Если сначала смеются глаза, то и сердце вправду смеется.

Не пользуешься тайными силами богов и отшельников,

При встрече с тобой на засохшем дереве распускаются цветы.

Хотя и не использует тайные силы отшельников  или тех, кто обладает сверхъестественными способностями, хотя он и не «старик, что заставляет цветы распускаться»[ccix], лишь хохочет в весь рот, но побуждает людей, огрубевших сердцем, одного за другим, открыть в себе свет. Это не рассказы о чудесах. Всего лишь смех. Всего лишь пьет вместе с ними сакэ. Всего лишь поет вместе с ними.

Домохозяйка, на которой держится все хозяйство, лишь встретив такого монаха, почувствует радость человеческой жизни.  И продажная женщина, что мерзнет, стоя на углу, спасенная таким наставником, займется серьезным делом. И парни в гавайских рубахах[ccx], пока пьют сакэ с таким наставником, станут серьезными и благоразумными молодыми людьми. Хотя ни о чем и не проповедует, не высказывает суждений, не поучает, все, кто сталкивается с этим наставником в гуще народа, чувствуют радость человеческой жизни, словно на засохшем дереве распускаются цветы.

Руки висят,

Ноги в небе,

На Горе мужей — Отокояма

На засохшей ветке

Отдыхают птицы

«Отокояма» это гора Отокояма Явата в Киото. Руки опустил, сомкнул руки с народом, с теми, кто покинут всем миром, кто растоптан, о ком никто не заботится, с такими людьми идти рука в руке, это и есть «Выходишь на рынок с опущенными руками», однако, ноги в небе. Твой мир это высокая гора Отокояма. Как бы не свешивал руки, ноги в Небесах, то есть в мире будды. Пока твое состояние ума в Небесах, руки опускаются на самое дно ада. Руки опускаются в мир голодных духов. И тогда, подобно тому, как птица отдыхает на засохшем дереве, у людей, подобных засохшему дереву, у людей, которые были выброшены на самую обочину жизни, у всех распускаются цветы – у всех появляется свет в сердце.

Искал быка, нашел следы, нашел быка, поймал быка, приручил быка, изо всех сил практиковал, но конечной целью нашей жизни должно стать достижение такого состояния. Если откроешь наивысшее просветление сатори, что этот мир и есть Чистая Земля, что мы, как мы есть, и есть будды, нужно отбросить это просветление сатори и опуститься на самое дно жизни ради тех, кто поглощен страстями, кто страдает, дойти до самого дальнего уголка общества, чтобы дать всем пробудиться к этой Чистой Земле. Нужно отразить это сияние будды на всех. Это самая последняя цель «Десяти картинок с быком».

Я прошу вас об одном, отдайте всех себя ради этого. ХАЙ[ccxi]!

Примечания